помилуй» и двинул передвижку:
– Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Кровь скапливалась в седой бороде, капала на пол.
– Haeretica pessimi et notirii14! – крикнул мертвец. Он пытался приблизиться к старцу, но не мог.
Со стен повеяло холодом, леденящий мороз защипал щёки, брызнули влагой глаза, захрустела в носу кровь. Старец качался в струях ледяного воздуха.
– Как рассеивается дым, Ты рассей их; как тает воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица Божия…
Температура падала, красные сосульки ломались в бороде старика, но тот продолжал отчитку.
– Днесь сражайся со блаженных ангелов воинством в битве Господней, как бился против князя гордыни люцифера и ангелов его отступников, и не одолели, и нет им боле места на небе…
Инквизитор кричал на латыни, на испанском, на французском, на арабском, его страшное тело окутывал белёсый дымок. Свет бился с тенями, мрак пожирал лучи солнца.
– Воззрите на Крест Господень, бегите, тьмы врагов!
Холод. Жар. Слепота. Прозрение.
– И вопль мой да придёт к Тебе!
Притянутый демоном вселенский холод сделался видимым, обрёл форму текущего киселя, клубящегося морока.
А потом вмешались мушкетные выстрелы. Стреляли с улицы. Заиндевевшее стекло пошло сеточкой трещин. Ввалившееся лицо испанца на секунду обратилось в сторону окна, нечто близкое к удивлению отразилось на нём.
Одна из пуль угодила в горло, вырвав кусок серой плоти. В разорванной гортани копошились насекомые. Вторая пуля ударила над глазом – широко открытым, неживым, отёкшим ненавистью. Ещё две попали в грудь.
Спальня заискрилась снежинками, а затем всё сделалось ослепительно белым. Усиливающийся хруст, скрипучее крещендо перешло в тихий скулящий вой. Выл Торквемада.
Лестовка в трясущемся кулаке старца истекала кровью. Старообрядец упал на колени и последним усилием воли сфокусировал на живом мертвеце святой молитвенный луч.
– Изыди из жидовского тела, тварь! – закричал Ветхой.
Глаза «молота еретиков» брызнули землёй, ужасные корчи вывернули конечности – и злой дух покинул мёртвое тело.
В воцарившейся тишине щёлкали бобочки лестовки.
– Благодарим тя, поём, славим и величаем крепкую, и великолепную силу державы власти твоея, Господи Боже Отче Вседержителю: тако премногих ради твоих неисчетных щедрот, и человеколюбнаго твоего милосердия, изволил еси избавити…
Когда старик шёпотом дочитал молитву благодарности об изгнании беса, в комнату ворвалась стража. Двое солдат волокли под локти Николая. Кафтан на самозванце был разодран, накладная борода – сорвана, лишь пару жалких клочков прилипли к одежде. Последним, дрожа всем телом, в комнату проник бледный губернатор. Он кутался в халат и тяжело дышал. Лоб пришедшего в себя Миниха был покрыт испариной.
Труп испанца попытались вынести, но он
На вечное заточение (лат.).
