всхлипывать, Броня заговорила:
– Когда отец разбился, он был летчиком… мать отвезла меня к ба, мне было три года… а сама с отчимом уехала в Польшу и за четырнадцать лет прислала лишь два письма… Первый раз я увидела ее в позапрошлом году, они приехали и увезли меня с собой… Там я увидела своего родного брата… мы подружились… только я скучала по ба. Может, я бы осталась там, но отчим стал приставать ко мне, мать возненавидела меня и выгнала из дому… как собаку…
Он достал платок и подал Броне. Она взяла его, высморкалась.
– Он, Марк, увидел меня сразу, как только я вернулась, и стал уговаривать меня выйти за него замуж… Я не любила его, он приезжал с отцом и матерью… правда, его матери не нравилось, что я не еврейка, а бабушке не нравился Марк… Но отец уговорил их обеих, и ба даже стала настаивать… Говорила, что отец у Марка известный юрист, сам он заканчивает институт, тоже будет юристом… говорила, что мне будет легко с ним, у меня все будет… все, что я захочу, и я поступлю в институт, в какой захочу при таком отце. Я все равно не соглашалась. Марк привозил своих друзей, девчонок, у него своя машина, и однажды они уговорили меня… увезли к кому-то на день рождения, напоили какой-то гадостью… Уже потом я узнала, что никакого дня рождения не было… Я убежала оттуда, хотела броситься под поезд, долго болела.
Она громко всхлипнула и вся затряслась. Он прижал ее голову к своей груди и гладил, гладил, пока она не притихла, а вскоре успокоилась вовсе. Зато ему стало невыносимо скверно. Он-то тут причем?
– Потом мы поженились, – уже совсем ни к чему продолжала рассказывать Броня. – Мне тогда едва исполнилось семнадцать, но его отец все устроил. А через месяц я убежала от него ночью в одном платье… не смогла больше терпеть его садистских выходок… прямо, как зверь, набрасывался… и каждый раз бил. А еще от него чем-то пахло. Дуся сказала, евреем. – Броня брезгливо сморщилась и вздрогнула. – Я переночевала у Галки, а потом устроилась на первый попавшийся завод, где было это общежитие. Ба приезжала ко мне, сначала ругала, а потом просила прощения. Я, конечно, простила, потому что, кроме нее, у меня никого нет.
Они вышли в тамбур.
– Вот и все, – сказала Броня. – Я знала, что тебе нужна другая и, узнав, ты больше не приедешь. И правильно сделаешь. Я не буду тебя осуждать.
Двери зашипели и раскрылись. Броня задержала на мне взгляд, глаза ее опять налились слезами, она измученно улыбнулась и шагнула к двери.
Он спрыгнул на платформу первым и помог ей сойти.
Они шли молча. Она сказала все, что могла, а ему говорить было нечего. Рассказать ей о Рите, которую даже ни разу не поцеловал, было бы смешно. Особенно сейчас. Словно в отместку. Сказка о Красной шапочке и быль о злодее муже. Он вспомнил его презрительную ухмылку и его всего передернуло от отвращения. Лучше бы он никогда его не видел. Теперь все время будет представлять, встречая Броню, как эта мразь ею
