семье, проживавшей в Воронежской, ныне Липецкой, области. Мой отец, унтер-офицер царской армии, в Гражданскую командовал конной разведкой 14-й пехотной дивизии 1-й Конной армии. Однако его офицерское прошлое сильно сказалось как на его судьбе, так и на моей.
В тридцать первом году я закончил четыре класса. 3 мая, ночью, учительница Елизавета Владимировна Дмитриевская увела меня в детский дом. Перед этим она предупредила моего папу, что за ним приедут из НКВД. Отца арестовали и обвинили, как тогда говорили, в «ахвицерских» замашках. Впоследствии, через два года, его выпустили. Я же до 34-го года был в детдоме. В 34-м году началось расширение учебных заведений, и меня определили на учебу в фабрично-заводскую десятилетку. Через год я поступил в только что открывшийся коммунистический политпросветтехникум, который находился прямо напротив нашей десятилетки. Там из нас готовили комиссаров. Меня приняли кандидатом в комсомол – крестьян не брали сразу в комсомол, а давали год стажа. В тридцать седьмом году в стране был брошен призыв: «Даешь 300 000 летчиков стране!» Райком комсомола решил командировать несколько человек, в том числе и меня, в Ленинградское имени Ленинского комсомола летное училище. Там меня не приняли. Я попытался поступить в другое – нигде меня не берут. Везде мне отвечают: «У нас набор закончен». Как я сейчас понимаю, на моих документах стоял какой-то штампик, на который я внимания не обращал, но который говорил о моем происхождении. Ситуация была отчаянная: денег у меня не было, спал я на Марсовом поле, в Летнем саду в кладовке, которую случайно нашел. И вдруг в одном из училищ полковник, с которым я разговаривал, предложил мне прийти на следующий день к Михайловскому замку. Я пришел. Меня принял полковник Златогорский, и после разговора с ним я был зачислен в Военно-инженерное училище имени Жданова. Учили нас очень хорошо. В училище я был принят кандидатом в члены партии и был назначен временно исполняющим обязанности командира взвода.
Надо сказать, что 37-й–39-й годы – это время гонений на офицерский корпус, когда происходило вопиющее уничтожение офицеров. В училище не было ни одного лейтенанта! Из нас, неучей, назначали командиров!
Окончил я училище. Прошло последнее торжественное заседание, а наутро было служебное совещание. Пришли. Сидел я во втором ряду. Выходит воентехник второго ранга и начинает рассказ о новом оружии. На столе президиума лежат два здоровых чехла. Говорил про то, какие у нас есть танки, самолеты, еще что-то. В конце говорит: «И еще вот у нас есть…» – и достает СВТ. Вот она такая-то, такая-то. Так повернул, так повернул и – в чехол. Потом из другого чехла достает ППД. Повертел, поговорил и обратно положил. На этом закончилось наше знакомство с новым оружием.
Присвоили нам звание «лейтенант», и меня направили командиром взвода инженерных войск на полуостров Рыбачий. Нас, кандидатов в члены партии, было всего 8 из 200 выпускников, и нас всех обещали послать на Дальний Восток. Это тогда было модно! Только что прошли Хасан и Халхин-Гол! Но эти семеро поехали без меня. Я был очень расстроен. Тогда я не понимал, что это из-за отца. Однако
