за выпавшую ему счастливую долю служения и познания, за святость его земли, которая многим представляется всего лишь грязным и провинциальным восточным государством, а для него была несомненным средоточием мира, по отношению к которой все прочие государства с их историями и культурами читались только как комментарий…
Через толпу гостей к нему пробирался снявший подрясник священник.
– Мне сказали, что вы приехали сюда из Израиля с курсом лекций по иудаике? – спросил он на школьном английском языке.
Менаше встал. Он никогда еще не общался со священниками.
– Да, я преподаю сейчас в еврейском университете. Курс лекций по иудео-исламской культуре.
– Там бывают замечательные лекции. Я как-то читал книгу, курс лекций по библейской археологии, изданную этим университетом, – радостно заулыбался священник. – А ваша иудео-исламская тема в контексте современного мира читается, вероятно, очень хитрым перевертышем?
– Перевертышем? – не сразу понял реб Менаше. – Нет-нет, меня не интересуют политические параллели, я занимаюсь философией, – заволновался раввин.
Алик подозвал к себе Валентину:
– Валентина, ты присмотри за ними, чтоб трезвыми не остались.
Валентина, розовая и толстая, принесла, прижимая к груди, три бумажных стаканчика и поставила их перед Левой.
Выпили дружно, на троих, и через минуту их головы сблизились, они кивали бородами, качали головами и жестикулировали, а Алик, страшно довольный, указывая на них глазами, сказал Либину:
– По-моему, я сегодня очень удачно выступил в роли Саладина…
Валентина поискала глазами Либина и кивнула в сторону кухни. Через минуту она теснила его в угол:
– Я не могу ее просить, спроси ты…
– Ну да, ты не можешь, а я могу… – обиделся Либин.
– Ладно тебе. Надо срочно хотя бы за один месяц заплатить…
– Так недавно же собирали…
– Ну да, недавно, месяц назад, – пожала плечами Валентина, – мне что, больше всех нужно? Телефон я в прошлом месяце оплатила, одни междугородние, Нинка много разговаривает, как напьется…
– Она же недавно давала… – заметил Либин.
– Ну хорошо, спроси у кого-нибудь еще. Может, у Файки?
Либин засмеялся: Файка была в долгах как в шелках, и не было здесь ни одного человека, которому она не была должна хоть десятку. Либину ничего не оставалось, как идти к Ирине.
С деньгами было не то что плохо – катастрофа. Алик в последние годы перед болезнью плохо продавался, а теперь, когда он и работать перестал, и бегать по галерейщикам не мог, доход был просто нулевой, а вернее сказать, ниже нуля. Долги росли. И те, которые необходимо было отдавать, вроде счетов
