Подбегаем, а навстречу выходят Плахотин и Сайфулин. Встревоженные, видно наш вид не предвещал разговора по душам. А позади Курочкин, весь в слезах, на ходу штаны застегивает.
– В чем дело? Что тут происходит?
– Маленько повоспитывали, – отводя глаза, говорит Плахотин.
Оказывается, они высекли Курочкина крапивой. Вот это действительно жестоко.
Я закричал:
– Вы что себе позволяете?!
Вдруг Курочкин говорит:
– Я все понял!
Он уже не обещает, как обычно, что больше не будет. Он говорит, что понял!
И ведь понял! Впоследствии, ни в лагере, ни после лагеря (мы взяли Курочкина в «Гринабель») претензий к нему не было.
Но мы все же хотели строго наказать Плахотина и Сайфулина. Чтобы другим неповадно было устраивать самосуд. Но как именно это сделать – не знали. Сказали, что будем думать.
На другой день приходит в штабную палатку Курочкин:
– Не надо их наказывать. Они правильно сделали.
– Нет, – говорим, – обязательно накажем.
Вы предоставили им свободу, вот они воспользовались ею по своему усмотрению.
Каждый вечер наши собирались вдали от лагеря и вместе с Мураховским обсуждали события прошедшего дня, выносили решения, планировали свои действия.
Никто не имел права самостоятельно наказывать кого-либо. Это было строжайше запрещено. Плахотин эту установку грубо нарушил. Я поставил вопрос об его исключении из «Гринабеля». Обсуждение этого предложения было тяжелым. Ребятам было жалко Плахотина. Мне и самому было жалко, но я этого не показывал.
Чем руководствовался Плахотин? Он хотел показать, что наши душеспасительные разговоры с Курочкиным ничего не стоят. Мол, пацана может остановить только жестокость, страх перед болью и унижением. Это был чисто уличный метод воспитания, наверное, заслуживающий осуждения.
Как закончился этот эпизод?
Финал был почти лирический. Через сутки идем в поход. Возвращаемся усталые, особенно младшие. Вижу, Курочкин согнулся под тяжестью своего рюкзака. Сайфулин потянул к себе рюкзак, попытался снять. Курочкин не отдает. Сайфулин прикрикнул – Курочкин отдал. Еще через километр Курочкин обессилено опустился на землю. Вася Плахотин подхватил его и посадил себе на плечо. Так и донес до самого лагеря. Решили никак его не наказывать.
Что ж, трогательно. А не говорит ли этот случай, что в лагере было что-то вроде дедовщины?
Порка, спору нет, метод жестокий. Но улица вообще жестока, и сам подростковый возраст. А «Гринабель» был пока что обыкновенный уличный коллектив под флагом организации, но еще не организация. Трудно было требовать от участников операции «Инкогнито» педагогически безупречных действий.
А вообще воровал?
Ни в лагере, ни потом в «Гринабеле» он ни в чем таком замечен не был.
А
