блин, вляпалась, нарвалась-таки на маньяка, муж ругать станет», а также «если что, интересно, Артём найдет себе новую жену?» И снова я поступила так, как мне было несвойственно: не стала орать и вызывать огонь на себя, а затаилась и решила ждать развития ситуации.
Человек по ту сторону двери заговорил:
– Ты это… я что хотел сказать-то… я как увидел тебя в этом халате в кустах-то, я ещё больше с ума сошёл, чем раньше-то, понимаешь? Ты это… может, давай сегодня ко мне в гости-то, а? Чайку пошмыркаем, туда-сюда, винца махнём? Совсем ведь в мою сторону не глядишь, а я ведь же хороший человек, я же не могу даже тебе в глаза смотреть… как это… бездонные, вот! Ты это… ну… как-то, может… ща…
Послышался шорох разворачиваемой бумаги.
– Собла-бла-го-волишь и будешь сни-схо-ди-тельней ко мне. Вооот. Уффф… А давай я тебе песню спою, как будто у тебя радио в дУше, как там показывают, в городе… в Америке?
Голос прокашлялся и хрипловато, с легкой дрожью запел:
– Издалека долгааааааа,
Течёт река Волгааааааа,
Течёт река Волгааааа,
Конца и края нет…
Пока маньяк выводил для меня свои маньячные рулады, я осмотрела душевую. Слева от меня на стене висел чугунный громоздкий ковшик с длинной ручкой, который всем своим видом говорил: будь смелей, айда на баррикады! И это было как нельзя кстати, потому что если певец-чикатило присмотрел меня в качестве жертвы, медлить было невозможно, он мог в любой момент напасть на меня физически, а не только голосом. «Ну, маньячина проклятый, сейчас я тебе устрою «издалека-долгаааа», – подумала я.
Прикрыв свою мокрую наготу всё тем же цветастым Валиным халатом, резким прыжком я выскочила из душа и с криком «аааааааррррррххххх!!!» обрушила ковшик на голову маньяка, который ойкнул и опал на землю, так и не закончив строку «А мне семнадцааааааать…»
Издав громкий победный клич, я быстро метнулась в сарай и принесла моток бельевой верёвки. Мерзкий мужик пребывал в глубоком обмороке. И поделом! Я связала его и аккуратно привалила к душевой кабине. Внимательный осмотр поверженного врага показал, что «не так страшен чёрт»: маньяк был немолод, сед, тщедушен и очень жалок. На его пепельной голове угрожающе рос внушительных размеров шишак, а небольшие усы топорщились от тяжёлого дыхания. Я понимаю, что в основной своей массе маньяки никогда не выглядят как закоренелые преступники – с наколками, накачанными бицепсами и откровенной жестью во взгляде, но этого товарища мне стало искренне, до щемоты в сердце, жаль, поэтому я приложила к его ушибленной голове смоченную в ледяной воде тряпку. Неужели у меня вот так быстро развился стокгольмский синдром?
Не успела я додумать эту мысль, как послышались шебуршащие шаги по садовой дорожке из гравия, и на поле моей битвы явилась взмыленная (в отличие от меня, всё-таки в переносном
