засунул ей в рот цветок.
– Засунул что?
– Ты пропадаешь, – проскрежетал голос Кима. – Я спускаюсь.
– Давай, я стою у… – прокричал Мунк в трубку, но Кульсё уже отключился.
Мунк тряхнул головой, еще раз глубоко вдохнул сигаретный дым. К нему подошел Ульсен.
– У нас тут парочка любопытных журналистов пыталась прорваться за ограждение, но, думаю, теперь нам наконец удалось оцепить всю область.
– Хорошо, – кивнул Мунк. – Вы начали обход? В домах наверху?
– Да, – кивнул Ульсен.
– Кто-нибудь что-нибудь видел?
– Мне пока ни о чем не сообщали.
– Ок, проследите, чтобы охватили кемпинг, который чуть дальше по этой дороге; он, наверное, закрыт на зиму, но дома-фургоны еще стоят. Кто знает, вдруг нам повезет.
Начальник кивнул и исчез.
Мунк надел высокие сапоги и вытащил шапку из кармана пальто. Выбросив окурок, он красными окоченевшими пальцами зажег новую сигарету, с трудом добыв огонь из зажигалки. Черт побери, разве не только что было лето? Едва пять вечера – и уже темно и холодно, как ночью.
Ким с потемневшим лицом вышел к нему из рощи, держа в руках большой карманный фонарь.
– Ты готов к этому?
Готов к этому?
Кульсё действительно был сам не свой. Было ясно, что это зрелище в лесу так на него повлияло, и Мунку стало еще больше не по себе.
– Иди за мной вплотную. Тут непроходимая чаща. Ладно?
Мунк кивнул и пошел за своим обычно таким спокойным коллегой по тропинке, ведущей через лес.
6
Мириам Мунк стояла на пороге квартиры на Мёллерсгате и размышляла, стоит ли позвонить в дверь или лучше не надо.
Квартира Юлие. Одной из ее старых подруг. Юлие писала ей несколько раз и говорила, что Мириам обязательно должна прийти. Подруги были очень близки несколько лет назад, в те времена, когда они зависали в «Блитце» и записались добровольцами в «Международную амнистию»[3]; молодые бунтарки, у которых вся жизнь впереди, они верили, что в протесте против верховной власти действительно есть смысл. Как будто все это было целую вечность назад. Совсем другие времена. Совсем другая жизнь. Мириам вздохнула и потянулась к дверному звонку, но отдернула руку и продолжила стоять и думать. Марион осталась у бабушки с Рольфом. С ночевкой. Она хотела провести у них все выходные после дня рождения, настаивала на этом. Юханнес на работе, как всегда. Их квартира пуста и угрюма, и, тем не менее, она никак не решалась позвонить. Не то чтобы она не была на вечеринках с рождения Марион, господи, она вела полноценную социальную жизнь, – нет, ее останавливало что-то иное. Она бросила взгляд на свои туфли, и они показались ей дурацкими. Платье и красивые туфли. Мириам и вспомнить не могла, когда последний раз так наряжалась. Больше часа она провела дома перед зеркалом, мерила разные наряды, красилась, меняла образ, переодевалась, стирала макияж, садилась на диван, включала телевизор, пыталась найти какой-то способ успокоиться, но волнение не проходило.
Организация по борьбе за права человека.
