азалось: вот они – две половинки целого, но… он нашел себе другую половинку.
Инна знала эту женщину. Моложе, но ненамного. На пять лет всего. Сейчас популярна разница в двадцать и тридцать лет. Появилось словечко «папик», это значит – папа, отец. Мужики женятся на дочках, а дочки – на деньгах.
А здесь, в случае Инны, – ничего не понятно. Соперница по имени Василиса была похожа на трансвестита, как будто сделана из мужика. Мужик натянул платье, отрастил кудри и отрезал пенис. А может, не отрезал, а оставил как было. Василиса – плечистая, разворотистая, но главное – в другом. Василиса была богатая, в отличие от Инны, которая сводила концы с концами.
При социализме учили, что деньги – зло. А деньги – это как раз благо, свобода, возможности. Зло – это отсутствие денег. Но стране было выгодно держать людей в бедности, поэтому бедность воспевали: «А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги». Эти слова переиначили: «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки».
Любовник – его имя Владик – ушел к богатой. Есть даже термин «золотая мамка». Владик ушел к золотой мамке. Она поможет ему выпустить альбом, даст золотой пинок. А от Инны какая польза? Только слова и объятия. За десять лет объятия износились. Впереди – изматывающий труд художника-карикатуриста, постоянное перенапряжение – карикатуру в каждый номер газеты, боязнь халтуры, боязнь повтора.
Инна знала себя. Она десять лет любила, теперь ей понадобится десять лет, чтобы изжить это чувство. Итого двадцать лет псу под хвост. Как раз – вся молодость и зрелость.
Что останется впереди? Перезрелость и обида на все человечество.
Справедливости ради надо сказать: первые десять лет – не под хвост. Это не были вырванные годы, как говорят. Это был рассвет над Москвой-рекой, «весенняя гулкая рань, счастье, настолько ощутимое, что его можно было потрогать руками, прикоснуться губами, испить до дна».
Сейчас счастье отобрали, нагло выхватили и еще облили помоями с ног до головы. Все ходят мимо и усмехаются.
Инна покрылась красной сыпью. Врач сказал: на нервной почве. Кожа реагирует на стресс.
Далее врач сказал, что надо намазаться болтушкой и не мыться три дня. Желательно нигде не появляться, поскольку болтушка вонючая, с примесью дегтя. А через три дня можно будет все смыть под душем и посмотреть результат. Возможно, кожа очистится. А если нет – намазать снова на новые три дня.
Инна решила уехать из Москвы. У журналистов был свой дом в Прибалтике, туда не пускали посторонних. Хотя зимой путевки продавали всем желающим, чтобы помещение не пустовало, а приносило доход.
Инна купила две путевки – себе и дочке. У нее была восьмилетняя дочка Настя – любимая толстая девочка с круглым смуглым личиком. Инна называла ее «Блинок» (от слова «блин»). Впереди у дочки зимние каникулы, пусть девочка подышит соснами и морем. К тому же возле Инны будет родная душа, будет о ком заботиться, кого любить. Тяжело оказаться одной в обнимку со своим горем, а так все же втроем: она, дочка и горе.
Инна приехала на поезде. Ночью не переодевалась в пижаму, осталась в свободном индийском платье. Платье – не дешевая марлевка, а из плотного хлопка с вкраплением ярких квадратов. Глядя на Инну, сразу становилось понятно, что барышня не хухры-мухры, а вполне продвинутая, модная, но не веселая. Даже можно сказать – грустная. Подавленная. Не хотелось к ней приставать. От нее не исходило зовущих сигналов. Наоборот, шел сигнал: «Отстаньте все от меня, я вас всех ненавижу, чтоб вы сдохли в страшных мучениях».
Дом отдыха был огромный, гулкий. Им досталась комната на седьмом этаже. Этот этаж считался престижным. Хороший вид из окна: сосны, заснеженное море.
В столовой также достался уютный столик у окошка на четыре человека. Напротив сидела молодая женщина, существенно моложе Инны, с пятилетней девочкой.
Девочка Даша – маленькая разбойница: верткая, тощенькая, дикая. Волосы – черные до синевы, как у китайца. Челка до зрачка. Постоянно чем-то недовольна. Очень милая. Смешная. На нее хотелось смотреть и смотреть. Настя прозвала ее «Дикареша».
Дашина мама по имени Маша – красавица, Шамаханская царица. Рюмочная талия, высокие брови, ясное лицо. Многословие. Говорила не переставая, но ни одного пустого слова. Каждое слово – золото.
Инна была рада, что ей не надо участвовать в беседе. Достаточно только слушать. Да и слушать необязательно. Можно просто сидеть молча и думать о своем. Она смотрела на Машу, на ее глаза цвета меда, мелкие зубы, безукоризненно белые.
Ангельский голос лился не переставая. О чем Маша говорила? О чем-то умном и вполне интересном. Маша была искусствовед.
Маша – молодая, Даша – маленькая. Лицезреть молодость и красоту гораздо приятнее, чем старость и увядание. Инна была рада, что ей достались такие соседи.
Инна
