за это ненавидеть.
– ДВА!
Вокруг да около толстой жопы ходить бессмысленно, поэтому я сразу говорю как есть, что это как заново родиться, только медленно, и еще разница в том, что ты запоминаешь весь пот, все говно, одышку, боль в костях и унижение. Зато в результате ты получаешь дух и тело, пригодные для жизни в этом мире. Мардж пыжится с гирей…
– ОДИН! И-И-И-И-И ОТДЫХ!
Гиря выскальзывает у нее из рук и шлепается на резиновый пол. Мардж наклоняется и пытается перевести дыхание, упираясь руками в колени. Я не люблю, когда роняют снаряды на пол, поэтому кричу: «Молодец, Мардж! Дай пять», чтобы заставить ее разогнуться и хлопнуть по ладони. Она едва разгибается и, снова уперевшись руками в колени, поднимает взгляд и тяжело дышит, как антилопа гну, которая спаслась от льва, но тот все-таки успел откусить у нее кусок жопы. Давай помечтай, сука толстая! Сейчас она меня, конечно, ненавидит, но как только по ней вдарят эндорфины – полюбит сразу. Она выйдет на солнечную улицу, увидит загорелые стройные тела на Саут-Бич и подумает: я должна больше стараться.
Да, сука, еще как должна.
Наши клиенты – Мардж и Лестерова преподша – заканчивают и отваливают в душ, мы делаем перерыв и ждем следующих. У нас есть офис, но он в основном используется для выплаты денег и управления заведением, так что мы предпочитаем зависать во фреш-баре, нежимся там под лучами солнца, которые проникают через наклонную стеклянную крышу. Лучшие тренеры всегда хотят быть на виду, даже если сейчас они не тренируются сами и не тренируют других.
Лестер потягивает черный кофе, я – зеленый чай. Лестер стал мне нравиться – после того как угомонился со своими байками про гетто в Южном Бронксе, которыми сначала доводил меня до белого каления. Когда он только приехал, в нем чувствовалась эта нью-йоркская надменность, эта навязчивая уверенность, что все самое интересное, передовое, безумное происходит только там. Но Флорида уже привела его в чувство. И еще он научился рассказывать избирательно: для занятий по боксу и самообороне эти истории подходили, для индивидуальных тренировок с состоятельными белыми клиентами – гораздо меньше. Входит Мона, кладет журнал с Уильямом и Кейт и идет к кофемашине. Лестер оживляется: в телевизоре появилась Сара Пейлин, говорит, что нужно жестче контролировать иммиграцию.
– Жестче контролировать иммиграцию? Бляха, жопу ей нужно свою жестче контролировать, – фыркает он.
– Хватит уже этого сексизма, Лес.
Я все равно не могу сдержать улыбку. Нельзя его поощрять, но я все равно поощряю, потому что это обижает Мону, которая снова погрузилась в свой журнал.
– Представьте, что вы каждый день живете как в сказке, – вздыхает она себе под нос.
– У Пейлин жопа-то пообвисла, – объясняет Лестер. – Сравни с восьмым годом. Зуб даю, Тина Фей ей теперь наваляет. Мечтать не вредно, че. В двенадцатом году ее не выдвинули от республиканцев, потому что жопу надо было держать в порядке. А к шестнадцатому году прикиньте, что будет: сиськи, которые смотрят прямо в подземный мир. – Лес выкатил глаза. – Ни один нормальный
