мне о своем первом поцелуе.
– Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о поцелуе с сестрой? С моим отцом?
– Нет, – сказал он, качая головой. – Только прошу тебя, не лги мне.
Она скрестила руки на груди и оглядела его с ног до головы.
– Ты серьезно дал мне пятьдесят баксов, чтобы я рассказала тебе о своем первом поцелуе?
Он кивнул.
Робин огляделась по сторонам и снова взглянула на него. Потом пересчитала деньги, беззвучно шевеля губами и перекладывая мятые купюры из одной руки в другую.
– Ну ладно, – наконец сказала она, пряча пачку наличных под рубашку. – Это был Стиви Кампано.
Имя рассмешило его.
– Да, – подтвердила она и впервые за все это время улыбнулась. У нее были идеальные ровные зубы. – Настоящий Ромео этот наш Стиви.
– И ты пошла с ним?
– Да нет, конечно, – обиженно сказала она. – Он был на два года младше меня, один из приятелей моего брата. Мы просто как-то играли вместе.
– Играли во что? – Брови ее нахмурились, и он быстро добавил: – Нет, я не то имел в виду. Я просто хотел узнать, что вы делали.
– Купались в бассейне, – поколебавшись, ответила она, очевидно, по-прежнему пытаясь сообразить, к чему он клонит. – Я только потому и пошла с братом, что у Стиви был свой плавательный бассейн.
Джон почувствовал, что невольно улыбается.
Она решила продолжить рассказ.
– Светила полная луна и все такое, а мы купались в бассейне, баловались и валяли дурака. Он посмотрел на меня, я посмотрела на него, а потом он наклонился и поцеловал меня.
– По-настоящему или по-детски?
– Это был детский поцелуй, – сказала она, и улыбка волшебным образом преобразила ее лицо. Она действительно была очень красива – о таких брюнетках с оливковой кожей поэты слагают стихи.
Ее улыбка вдруг стала озорной.
– А потом был настоящий поцелуй.
– Вот так Стиви! – сказал Джон, представляя себе эту картину: луна и семейный бассейн на заднем дворе, в котором плавают всякие надувные штучки и игрушки. – Сколько же тебе было лет?
– Тринадцать, – призналась она.
– Выходит, Стиви было…
– Десять. Ну да, я знаю. – Виноватым жестом она подняла руки. – Совращение малолетних. Признаю, виновна.
Джона поразила ее какая-то детская бравада.
– Боже, думаю, когда мне было десять, я и понятия не имел, что такое целоваться с языком.
– Да уж. Мне было тринадцать, но я этого тоже не знала, – сказала она, а потом рассмеялась: может, из-за нахлынувших воспоминаний, а может, от абсурдности всей этой ситуации.
Джон тоже засмеялся и почувствовал такое сладкое облегчение, что впервые за двадцать пять лет мог бы сказать как на духу, что ему сейчас хорошо.
