И тогда – вместе – просили маму сделать нам на ночь массаж, погладить наши спинки, ручки, ножки… И она гладила – ласково – и долго-обречённо. Особенно – младшенькую Любашку. Я всегда знала, чувствовала, что мама любит ее больше меня. Или просто как-то по-особенному. Любовь…
Любовь…
Так же, как Люба всегда была уверена, что бабушка сильнее любит меня – старшенькую болгарочку… Вот и в этот раз…
– Конечно, тебе легко говорить. Ты ж у нее первая, любимая. А я не вашей породы. Для нее все русские плохие. Одна она хорошая. Ты скоро закончишь школу. Поступишь в свой институт, ты же упёртая, умная, – уйдешь в общежитие, наверное. А мне еще 2 года до аттестата. Когда только я останусь тут одна, она меня вовсе съест.
Я не знаю, любила ли меня сестра – так, чтоб по-настоящему. Или я – ее. Осталось ли вообще у нас место для любви хоть к кому-нибудь?.. Или это всего лишь две соломинки – переплелись, вплелись друг в друга, чтобы – прутиком. Хотя бы прутиком.
ВМЕСТЕ – чтобы выжить.
И это было прочнее кровных уз…
Тем вечером каждый из нас занялся чем-то своим. И – спать.
– Чего она опять разоралась? – спросила я сестру, хотя давно поняла, что это любимое дело бабушки. Сделать всех виноватыми.
– Не знаю.
Я чувствовала, что сестра ответила неискренне. Хотя в голосе – не столько лжи, как страха.
– Собаки такие! Уже у родной бабушки воруют! А ну идите сюда!
Обыск. Карманы. Под нижнее белье…
– Где спрятали? Или вы думаете, баба старая и мозгов уже нет! Я знаю до копейки, сколько утром в кошельке было!
Но в карманах у Любы ничего не было, и в учебниках-тетрадках тоже… Да и у меня чисто… Деньги (какая-то одна денежка, как помню) нашлись под матрацом сестры. Ищейка не ошиблась. Каждой клеточкой своего детско-взрослого я ощущала, как всё это мерзко и неправильно, чувствовала стыд Любы – и будто свой собственный. И вновь в голове вертелось избитое «неужели цель оправдывает средства?» и «с волками жить…».
Выыть!…
Сестра плакала, защищалась, когда баба поволокла ее в зал.
– Ах ты, русская морда! Воровка! Отцовские гены! Скотина такая!
Она замахнулась стулом о 4 ножках и…
Теперь уже не узнать, опустила бы она тот стул на голову своей внучки, скрестившей у лица ладони и зажавшейся внутрь себя. Бей!
Одна из ножек стула застряла в низком потолке – и посыпалась штукатурка. Заминка.
И снова – три секунды…
Раз – выхватываю стул.
Два – отбрасываю в сторону бабушку.
Три – она падает прямо на выкрашенную серебрянкой батарею газового отопления.
…И ее звериный крик!
Бабушка сломала руку.
Нет, я сломала бабушке руку………
Потолок.
