его из деревни, отыскивал ему кормилицу в городе, разъезжая по улицам Парижа со своим чуть живым, спелёнатым крошечным сыном и усердно кутая его в свой плащ. Ни одна женщина не бралась его кормить, думая, что он вот-вот испустит дух. Наконец добрая госпожа Руссо сжалилась над отцом и над брошенным матерью бедным маленьким существом; она согласилась взять его на свое попечение и обещала убитому горем Детушу употребить все старания, чтобы сохранить жизнь его сыну. И ей удалось как нельзя лучше исполнить это обещание.
Д’Аламбер говорил, что отец часто навещал его у кормилицы, радовался его детской резвости, восхищался ответами пятилетнего сына, в которых видел проявление необыкновенного ума; скоро он отдал мальчика в школу, и учитель вполне разделял восторги отца.
Детуш, навещавший изредка г-жу Тансен, не переставал говорить ей об их сыне; наконец ему удалось заинтересовать ее настолько, что она согласилась поехать с отцом, чтобы взглянуть на мальчика. Во время этого визита Детуш, лаская ребенка, сказал его матери: «Не правда ли, сударыня, очень жаль, что такое милое, даровитое существо было так безжалостно брошено». Семилетний Д’Аламбер прекрасно помнил этот первый и последний визит своей матери, слова отца и то, что госпожа Тансен тотчас же после них собралась уходить, сказав: «Мне здесь не хорошо – душно».
Детуш, умирая, поручил Д’Аламбера своему семейству; родные отца постоянно поддерживали с ним сношения; он часто ходил обедать к своим двоюродным сестрам и братьям.
Наша дружба с Д’Аламбером дала мне право спросить его однажды, верно ли говорят, что в то время, когда он прославился, мать его поручила одному из своих друзей сообщить сыну о своем желании его видеть? Он отвечал: нет, никогда ничего подобного не было. Однако, заметила я, многие утверждают, будто бы вы на это гордо ответили, что мать, не заботившуюся о вас до приобретения вами известности, вы не считаете и матерью. И все одобряют такой ответ как вполне справедливое возмездие. Нет, сказал он, никогда бы я не отказался обнять своей матери, если бы она когда-нибудь захотела меня признать; я был бы не в силах лишить себя этого счастья.
Госпожа Тансен отказала все свое состояние Астуку, своему врачу. Многие утверждали, что он был только ее душеприказчиком и состояние должно было достаться Д’Аламберу, но последний не заявлял на него своих прав; он говорил, что госпожа Тансен, как видно, очень любила своего домашнего врача, его же никогда не хотела знать при жизни, а потому, по всей вероятности, не думала о нем и на своем смертном одре».
В этом рассказе для нас весьма важно то, что Д’Аламбер сам положительно отвергал неизвестно кем сочиненную басню о своем гордом ответе матери, бросившей его беспомощным ребенком. Такой холодный, жестокий ответ выражает озлобление и какую-то кичливость своими природными способностями и внешними успехами. Удивительно, что этот вымысел нашел себе место во многих биографиях Д’Аламбера, написанных
