Всё это время ты твердил, что уйдёшь отсюда. Но ты имел в виду не побег, вот в чём дело! Ты говорил об… уходе. То есть о… самоубийстве. Об убийстве себя самого!
Жак посмотрел на его большое, одутловатое лицо.
– По твоим же словам, – сказал он, – нам не стоит беспокоиться о самоубийстве. Ты ведь решил, что эти трое нас в любом случае прикончат.
Гордий начал смеяться, потом смолк и вдруг ужасно опечалился.
– Я чувствую себя вдвойне дураком из-за того, что не понял тебя, – горестно проговорил он. – Наверное, я так сильно надеялся выбраться из ящика, что готов был поверить во что угодно.
Жак улыбнулся.
– Продержись до конца срока, – сказал он. – И гонгси увезет тебя отсюда навсегда. Уж ты-то можешь на это надеяться!
Внутри Лами 306 всё ещё было холодно, и процесс гниения сильно замедлился, но возле синтез-ячейки и поблизости от светошеста кровь свернулась и через какое-то время начала вонять. Марит приказал Гордию и Жаку избавиться от зловонной субстанции, но с запахом они ничего не смогли поделать.
Время почти пришло, да, время почти пришло, и Жак как будто застыл на острие иглы. Почти. В этом слове забавным образом сочетались незавершенность и наставление чтить ближних своих, но, в сущности, ни то ни другое не являлось обязательным.
А потом, вполне естественным образом, время и в самом деле пришло. Оно явилось без принуждения, без спешки: деталь в механизме встала на своё место. Головоломка сложилась, её решение стало вдруг простым и понятным.
Всему своё время.
Давиде и Марит бурили в дальнем конце коридора. Мо был в своей комнате, Жак и Гордий – в главной пещере. Когда появился Мо, Жак сразу понял, что ему нужен секс.
– Давай, Бегунок, – приказал он. – В мою комнату. Не хочу, чтобы божонок смотрел.
Внутри у Жака не то щёлкнуло, не то хрустнуло: последнюю соломинку долой. Он не сломался. Просто что-то встало на своё место. Он ведь, в конце концов, так долго ждал. Не одиннадцать лет, конечно, и всё-таки прошло довольно много времени. Направляясь следом за Мо в камеру, высеченную в скале, он выудил один из стеклянных осколков, спрятанных в волосах. Собственная шевелюра, всклокоченная и грязная, казалась скользкой и отвратительной, будто клубок щупальцев.
Что в ящике?
Сомнение.
Есть ли у сомнения другое имя?
Смерть – вот другое имя для сомнения. Смерть модулирует вечную самоуверенную Вселенную, прибавляя к протекающим в ней процессам сомнение.
Когда они оба оказались в маленькой комнате, Мо сказал:
– Я закрою глаза и притворюсь, что ты моя жена. Не вздумай всё испортить и следи за своими кривыми зубищами, ладно?
– Ладно, – сказал Жак.
Крышка ящика распахнулась. Ящик исчез. Он растворился в волнах жара и света. Жак всё понял. Свет – это форма тепла. Всё, что движется, – форма тепла. Даже невесомый
