и идентичность. Общины, общества, народы – вообще все социальные формы организации, – напротив, с точки зрения большинства, не имеют ценности, находящейся над индивидами, – по крайней мере если отвергать идею божественного миропорядка или соответствующего историко-философского пандана. Парадоксально только, отчего же мы тогда так тревожимся об окружающей среде. Мы принимаем как неизбежность то, что Германия сокращается и тупеет. Мы не хотим задумываться об этом, а тем более обсуждать это вслух. Но мы задумываемся о том, каким будет мировой климат через 100 или 500 лет. При взгляде на немецкую государственность это совершенно нелогично, ведь при современном демографическом тренде от Германии через 100 лет останется лишь 25 млн, через 200 лет – 8 млн, а через 300 лет – всего 3 млн жителей. С чего бы нам так интересоваться климатом через 500 лет, если немецкое общество запрограммировано на ликвидацию немцев?{3}
В мире без Бога состояние природы не имеет собственной ценности, разве что рассматривать её как окружающую среду для жизни людей, то есть из оправдания, идущего от индивидуума. Это оправдание, однако, теряет силу с исчезновением индивидов.
В действительности дело обстоит так, что большинство из нас вопреки всякой логике приписывают социальной организации самоценность, стоящую над индивидами: многие сотрудники любят предприятие, в котором они проработали десятилетия, другие любят свой футбольный клуб, третьи – свой город, свою страну, свой народ. То, что мы придаём этим сущностям самоценность, которая выше нас самих, мотивирует нас, возвышает, внушает чувство гордости, придаёт силы и заставляет забыть собственные мелкие болячки и беды покрупнее. И только когда дело касается Германии, у многих из нас в голове срабатывает «внутренний цензор».
● Любишь родину? Конечно!
● Патриот своей закусочной? Ещё какой!
● Европеец? Само собой!
● Гражданин мира? Конечно, а как же иначе!
● Немец? Ну, разве что во время мирового первенства по футболу, а так – нет уж!
Тревожиться за Германию как страну немцев уже считается почти неполиткорректным. Это объясняет многие табу и полностью заболтанную немецкую дискуссию на такие темы, как демография, семейная политика и приток иммигрантов. Я думаю, что без воли к здоровому самоутверждению нации нам никогда не разрешить наши общественные проблемы.
Экономически единая и внешнеполитически дееспособная Европа и через сто лет всё ещё будет состоять из национальных государств – польского, датского, французского, голландского или британского. Только на этом уровне существуют по-настоящему демократические легитимации, и только там можно найти – или не найти – силы для общественного обновления. Надежда на то, что национальное государство растворится в Европе, – это поздний продукт быстрой смены немецкого мира с крайне амбивалентными чертами, ведь она проецирует в итоге имперскую идею на европейский уровень, впрочем, не без ссылки на историю: Европейская
Естественно, всё будет иначе, если встать на позицию космополита, которого интересует не судьба собственной социальной группы, а судьба человечества в целом.
