Ты чего ж у начальника не спросил?
– Да я откуда знал? – фыркнул обиженно Мезенцев. – Он мне сказал, пока в общежитии поживёшь, а я откуда знал, что их два?
– Н-да. Значится, не захотел Николай Павлович тебя уважить, – бесцеремонно констатировал Кондратьич. – Ну, ничего, обживёшься, стребуешь, что получше. Какие твои годы! Первые десять лет тяжело, а потом привыкнешь.
С помощью Кондратьича Мезенцев перетащил вещи из легковушки на крыльцо, пнул с верхней ступеньки засохший комок грязи, и вошёл в общежитие.
Новое место обитания состояло из трёх частей. В холодных сенцах лежала аккуратная кучка берёзовых поленьев, в углу стояла объёмистая кастрюля. На противоположной стене висел грязный брезентовый плащ и промасленная роба. Собственно общежитие составляли кухня и комната. На удивление пол в кухне был чистым и даже застеленным двумя круглыми тряпичными ковриками. Новый жилец скинул у порога туфли, и прошёл в комнату. В спальном помещении изголовьями к уличной стене стояли четыре металлические кровати, пятая притулилась к тёплой кухонной стене, и была занята. На стене, разделявшей избу на две половины, по засиженному мухами лесу бродили такие же засиженные мишки. Мезенцев облюбовал среднюю кровать, стоявшую у единственного окна. Сбросил на матрац рюкзак, узлы с бельём, спецодеждой, перетащил к изголовью пустую тумбочку, почему-то стоявшую посреди комнаты. Вернувшись на крыльцо, занёс оставшиеся вещи, снял пальто, и вместе с холодом почувствовал голод. За весь день, кроме утреннего чая с кусочком чёрствой булочки, успел перед поездом перехватить пару пирожков с мясом и стакан чая с лимоном. Холод, царивший в помещении и подступивший голод, настоятельно требовали озаботиться о тепле и пище. На жестянке у топки лежали приготовленные заботливой рукой берёзовые поленья, щепа и несколько рулончиков бересты. На плите стоял зелёный эмалированный чайник со щербатой крышкой, наполовину наполненный густым чаем. Через несколько минут поленья запылали, и Мезенцев взялся за приготовление пищи. Сковорода обнаружилась в столе. Обернув обрывком газеты густо смазанную застывшим маслом банку с тушёнкой, криво вскрыл большим кухонным ножом крышку, и вывернул содержимое на раскалившуюся сковороду. Через несколько минут жарево аппетитно зашкворчало. На столе лежали две луковицы, и, придерживаясь основного правила общежития, согласно которому, всё, что лежит на столе, общее, порезал одну в сковороду, и посыпал булькающую жарёху перцем. Пока готовилась незамысловатая еда, оглядел кухню. Тяжеловесный деревянный стол, когда-то выкрашенный синей краской, покрывала клеёнка. Клеёнка хотя и носила на себе следы не затушенных папирос и ножевые ранения, была тщательно вытерта. Несколько вымытых тарелок стояли стопкой у стены. Жилец, обитавший в общежитии, был человеком аккуратным и чистоплотным. Дверки стола запирались ромбической деревянной вертушкой, сгодившейся и для небольшой калитки. Возле посуды стояли два гранённых стакана, один с солью, второй с сахаром, середину столешницы украшала ажурная пепельница, сотворённая неизвестным умельцем из консервной банки.
