атического побережья. С этой целью императрицей и была организована первая экспедиция России в Средиземноморье. 18 июля 1769 г.[2] сама императрица лично прибыла в Кронштадт благословить флот в поход, и в тот же день эскадра адмирала Г.А. Спиридова стала сниматься с якорей. Это была первая из отправленных в 1769-1774 гг. пяти эскадр российского военно-морского флота.
Южный внешнеполитический курс России в екатерининскую эпоху формировался с учетом широких задач завоевания Крыма и предотвращения набегов крымских татар на земли южнорусского порубежья, открытия «окна в Европу» через Черное море, свободного судоходства в Азовско-Черноморском бассейне. А плавание в Черном море неизбежно ставило перед российскими правителями и проблему выхода в море Средиземное, политическое, экономическое и культурное освоение средиземноморского пространства.
Вместе с тем, южный курс внешней политики был частью широкомасштабных реформ и мероприятий Екатерины II по созданию современного централизованного государства, подобного абсолютистским европейским державам. Идеологически такая политика обосновывалась концепцией «государственного интереса».
Этот курс диктовался стремлением к достижению «естественных» государственных границ и формированию условий для экономического развития юга России, он предусматривал также освоение плодородных земель Причерноморья – Дикого поля, разделявшего русское государство и османское вассальное Крымское ханство. Проведение подобного политического курса проходило в условиях отнюдь не мирного сосуществования России и соседнего патриархального общества Крыма, образ жизни которого включал грабительские набеги на соседнее земледельческое население, сопровождавшиеся угоном многих тысяч жителей для продажи на восточных рынках.
В годы правления Екатерины II южный курс в многовекторной политике России стал приоритетным[3], но при этом он был связан и с другими направлениями, прежде всего северо-западным балтийским и западным польским. Как и Османская империя, Швеция и Польша оказывались в это время звеньями «Восточного барьера», возводимого главенствующей в XVIII в. на европейском континенте Францией с целью внешнеполитической изоляцией России от Европы. В известной степени враждебный России курс Франции объяснялся опасениями, связанными с российской военной мощью, проявленной уже в Семилетнюю войну, а также с непредсказуемостью внешней политики, продемонстрированной Петром III. Но были и другие причины, по которым Россия оказалась втянутой в политические и торговые противоречия Англии и Франции и в политическую игру Австрии и Пруссии.
Северо-западное направление внешней политики России, не без успеха проводимое Н.И. Паниным, должно было нейтрализовать французское влияние в Швеции и привести Пруссию, Данию и Англию к согласию с Россией по поводу некоторых европейских проблем. Заостренное первоначально против Швеции, оно значительно способствовало и успеху России в реализации южного антиосманского курса. Известно, что оборонительный союз с Пруссией 1764 г. и договор с Данией 1765 г. содержали секретные статьи, предусматривавшие их помощь России в случае возникновения русско-турецкой войны. Торговый договор с Англией 1766 г. благоприятствовал пророссийской позиции этой державы в отношениях с Швецией и Османской империей.
Второе звено “Восточного барьера” – Польша – оказалось под ударом после смерти короля Августа III. Вмешательство России во внутреннюю и внешнюю политику Польши имело целью не только усилить здесь свои позиции, но и нейтрализовать как французское влияние, так и возможность османского участия в польских делах. Связь польского вопроса с турецким[4] беспокоила Россию уже не одно десятилетие: соглашения Польши с Османской империей, вмешательство Порты, подстрекаемой Францией, в польскую политику России привели к тому, что турки использовали именно «польский вопрос» в качестве предлога для объявления в 1768 г. войны России. И не случайно в этой войне польские добровольцы вместе с французскими волонтерами участвовали в строительстве турецких укреплений и турецкого флота. Драматические последствиея этой связи «польского» и «турецкого» вопросов проявились к концу русско-турецкой войны в первом разделе Польши 1772 г.
И едва ли можно согласиться с теми авторами, которые видели в средиземноморской политике Екатерины II способ решения только «восточного вопроса»[5]. Средиземноморская политика России была многогранной: она значительно способствовала развитию многообразных контактов Российской империи с государствами региона[6], взаимоотношений России с европейскими державами[7], наконец, не только политическому, но и социо-культурному освоению пространства Средиземноморья подданными российской императрицы. Этот последний аспект, значительно меньше, нежели прочие, оказывавшийся в сфере исследовательского внимания, представляется центральным для настоящей работы.
Известно, что к рассматриваемому времени Средиземноморье уже давно утеряло свое значение
Здесь и далее даты всех событий, происходивших в России или на судах российского флота, приводятся по юлианскому календарю (согласно документации российских статских и военных учреждений, вахтенным журналам и т.п.). Также по юлианскому календарю приводятся даты событий, описываемых российской прессой. Двойные даты – по юлианскому/григорианскому календарям – приводятся тогда, когда время событий устанавливается на основании документов западноевропейского происхождения, когда речь идет о праздновании русских памятных дат в Западной Европе и еще в ряде случаев, когда необходимо соотнести хронологию событий европейской и российской истории. Наконец, даты по григорианскому календарю приводятся в тех случаях, когда цитируются западноевропейские дипломатические и политические документы, западные периодические издания, а также частная переписка лиц, без сомнения, пользовавшихся «новым стилем» – григорианским календарем.
Среди исследователей внешней политики России до известной степени такой точки зрения в настоящее время придерживается историк и профессиональный дипломат П.В. Стегний:«…выстраивая геополитические приоритеты своей внешней политики, Екатерина исходила как из собственного опыта, так и глубокого понимания сложных механизмов европейской политики. Обладая большим запасом здравого смысла и реализма, она стремилась выстраивать свою внешнеполитическую линию в зависимости от того, как складывался баланс сил в Европе, и в разные периоды своего царствования уделяла повышенное внимание то польским, то германским, то шведским делам. И тем не менее – и это важно подчеркнуть – южное, черноморское направление она рассматривала как приоритетное в традиционной дипломатической «триаде» – Швеция, Польша, Османская империя. «Сверхзадача» ее дипломатии, ее основной вектор были обращены на юго-запад: обеспечение свободы торгового мореплавания России в Черном море с последующим выходом в Средиземноморье, помощь единоверным народам Балкан и Греции оставались главными целями ее политики»
Это четко обозначилось в XVII веке. См.:
См.:
См., напр.:
