сгрудились, внимая,Бабы робкие, лихие лейтенанты.
Рыжий столб лучом последним золотя,
Заходило солнце жёлтое за Сожем,
В трёх верстах, за лесом, в грохоте и дрожи,
В очередь пикируя, бомбили, залетя,
Переправу «юнкерсы» одномоторные.
Выше них, над ними, лёгкие, проворные,
«Яки» с «мессершмиттами»
Дрались,
И в дыму и в пламени валились вниз
Самолёты сбитые.
С переправы в «юнкерсов» зенитки
Густо и неметко хлопали.
Белые разрывы вспыхивали хлопьями.
…Эх, сейчас сапёры, вымокнув до нитки,
Брёвна уплывающие ловят, чем придётся.
И никто, никто туда не обернётся!
«По апрельскому указу… по статье… казнить…»
И не вскинут глаз, как подошла в зенит
Сквозь закатно-солнечную невидь,
Замерла над головами прямо
«Фокке-вульф сто восемьдесят девять» –
Рама{67}.
Нет, гвардейцы видят. Вот её заметил
Из штабных один. За ним другой и третий,
Бросив слушать, головою запрокинулся,
Вот ещё, ещё – и вся толпа.
Кто-то от средины в сторону подвинулся,
Кто-то прочь шарахнулся сглупа.
Приговор умолк. С надеждой напряжённой
Поднял голову на смерть приговорённый,
Приглашая судей вместе умереть.
Ей, разведчику дотошному, сквозь трубы
Наше стадо до песчинки рассмотреть –
Много ли труда?!
Ну бы
Бомбочку сюда?!
И была, была одна минута:
Кто умрёт – качалось на весах,
Будто бы решалось не людьми, не тут, а –
В небесах.
Но – была ль она без бомбового груза
Или бомбы на другое берегла, –
Оставляя в силе «именем Союза»,
Рама дрогнула – и уплыла.
Все вздохнули. Застонал негромко
Подсудимый, опуская взор,
И полковник чёрный кое-как докомкал
Приговор.
Крутолобый раскатил поверх голов: «Понятно?!»
Грохот переправы… Тишина…
И тотчас же, очень аккуратно,
Приступил к работе старшина.
Ни движенья лишнего. На всё – ухватка:
В спину – толк! – к столбу направил, не грубя,
Там его поставил около себя,
Первый взлез и снасть проверил для порядка.
Крюк найдя добротным и хорошей –
Толстую верёвку,
Человека, не натужась, взвошил,
В петлю головой просунул ловко,
Петлю сузил, оглядел кругом –
Не легла ли ниже или выше, –
Спрыгнул – и мгновенно сапогом
Табуретку вышиб.
А повешенный, до смерти домолчав,
Застонал теперь, задёргался, хрипя.
Может, думал он, что он – кричал?
Может, помощи искал вокруг себя,
Когда стал он медленно кружиться,
Поворот за поворотом обходя, –
Словно бы
