момент. И даже испугаться не успел – помчался дальше. Площадь Кровавых роз – мимо… Переулок Белых голубей… Лошадь, привязанная у ограды, встала на дыбы, бешено забила по воздуху копытами. Увернувшись и оббежав по дуге, Мариуш услышал за спиной дикое протяжное ржание, исполненное боли. Проклятье, лошадь-то зачем? У нее же нет души! Улицы, переулки, арки. Он уже не помнил, куда бежать – вело чутье. Нутряное чутье загнанного зверя, да еще память о городе, пропитавшая его насквозь. И мостовая стелилась под ноги, кивали, пьяно покачиваясь, фонарные столбы, подмигивали огни за ставнями. А с неба холодно и надменно взирала огромная луна, серебря тонкой пленкой каждый камень в мостовой, каждый лист и травинку, каждый завиток меди или бронзы на оградах и скамьях. Казалось, он бежит по расплавленному серебру. В затылок Мариушу глядела смерть. И город вокруг замер, прислушиваясь, присматриваясь, оценивая и выжидая.
Вот и кофейня Бельхимера. Измотанный Мариуш всхлипнул, пробегая мимо освещенных окон. Вниз, под очередную арку, по улице… Мост совсем рядом. Шагов двести. Мариуш оглянулся. Задыхаясь, ухватился за выступающую стену дома, нырнул в переулок. Выбежал на прямой, как стрела, участок дороги. Несколько минут. Всего пару минут бы… Впереди, почти перед самым мостом, улица сужалась. Там стояли друг напротив друга две высоченные толстые липы, смыкая ветви зеленой шапкой. Мост – в нескольких шагах! А ему еще нужно мгновение перед мостом. Оглянуться… Сзади, нагоняя, выскочил из переулка кадавр. Мариуш рванул вперед. Выиграл шаг. Два шага. Проскочил под липами, едва не споткнувшись о корень, взломавший мостовую. Не успеть! Влетел на набережную, сжимая эфес в мокрой ладони, склонился перед ступенями. Спину обдало холодом ужаса. Сзади послышался дикий мяв. Обернувшись, Мариуш успел увидеть, как по липе взлетает черная тень, метнувшаяся прямо перед кадавром. И как тот неуловимо медлит, будто запнувшись.
Вскочив, Мариуш взбежал по ступеням на мост, рванул к его концу, снова обернулся. Кадавр приближался, уже не бегом, а спокойно, почти вразвалочку. Дошел до середины моста… Мариуш наклонился – неудобно, обломок короткий – и провел у второго конца моста по пыльному граниту сломанным лезвием черту, замыкая ловушку. Распрямился, поворачиваясь к замершему кадавру. На темном, измазанном кровью и грязью лице нежити влажно блестели огромные, навыкате, живые карие глаза, едва помещаясь в глазных впадинах. Вспомнив лошадиный крик, Мариуш содрогнулся. Так вот почему он увидел кота. Увидел – и суеверная душа Тадеуса по старой памяти дрогнула! На миг Мариушу стало смешно. Потом – безразлично. Страх, ярость… Только звенящая пустота на их месте, приправленная пронзительной чистой тоской. Глупо. Как глупо. Но Коринза платят по своим счетам сами. Он сдернул шляпу, чудом не слетевшую во время безумного бега по городу, и церемонно поклонился кадавру.
– Тьер Майсенеш! Вы еще здесь? Не уделите ли пару минут?
Мгновение,
