по спине.
Это были остатки погребального костра.
Взмокшими руками он снял крышку с объектива и начал фотографировать. Прижав глаз к видоискателю, он щелкал кадр за кадром. Пепелище. Детская сандалия в траве. Лоскут яркой ткани, оторванный от сари. Всюду, насколько хватал глаз, он видел смерть.
Говард повернулся вправо, и в окошке видоискателя промелькнул зеленый ковер травы. Он уже собрался делать новый снимок, как вдруг палец его застыл на кнопке.
По краю кадра скользнул силуэт.
Выпрямившись, он опустил фотоаппарат и вгляделся в деревья. Теперь он ничего не видел, кроме сплетения веток.
Что это было – какое-то подобие движения, которое он уловил краем глаза? Во всяком случае, что-то темное мелькнуло среди деревьев. Обезьяна?
Нужно было продолжать съемку. Световой день стремительно угасал.
Он прошел мимо каменного колодца к строению с ржавой крышей, не забывая оглядываться по сторонам. Казалось, у деревьев были глаза и они наблюдали за ним. Подойдя ближе к дому, он увидел почерневшие от копоти стены. Перед входом высился холмик из золы и хвороста. Еще один погребальный костер.
Он переступил через холмик и заглянул в дверной проем.
Поначалу он ничего не разглядел в этом мрачном интерьере. Наступали сумерки, а внутри было еще темнее – сплошь черные и серые тона. Он подождал, пока глаза не привыкнут к темноте. Со все возрастающим изумлением он заметил, что в глиняном кувшине сверкнула свежая вода. Пахнуло специями. Как это возможно?
За спиной хрустнула ветка.
Он быстро обернулся.
Одинокая фигура стояла на поляне. Вокруг все замерло – и деревья, и птицы. Фигура двинулась навстречу какой-то странной подпрыгивающей походкой и остановилась в нескольких шагах от него.
Камера выпала из рук Редфилда. Он в ужасе отпрянул.
Это была женщина. И у нее не было лица.
1
Ее называли Королевой мертвых.
Хотя в глаза этого никто не произносил, доктор Маура Айлз частенько слышала это прозвище, долетавшее с обрывками разговоров, которые сопровождали ее появление в залах судебных заседаний, на местах преступлений и в морге. Иногда она улавливала и нотки мрачного сарказма: «Ха-ха, а вот и готическая богиня явилась за свежатинкой!» В шепотках за ее спиной угадывалось скрытое напряжение, совсем как в бормотании верующих, завидевших в своих рядах неверного. Это было беспокойство тех, кто никак не мог понять, почему ее призванием стало общение со смертью. Неужели она находит в этом удовольствие? Неужели прикосновение к остывшей плоти, запах разложения привлекают ее настолько, что она не обращает внимания на живых? Окружающие считают это ненормальным и потому бросают в ее сторону косые взгляды, подмечая детали, которые еще больше укрепляют их во мнении, что она все-таки со странностями. Мраморная кожа, черные волосы, стриженные
