меня убили бы, откройся вся правда.
Это была безумная мечта – добыть знаки Тала Хаджуса за пять коротких лет, но отец быстро продвигался вверх и вскоре вошел в высокий совет Тарка. Увы, его надежды спасти своих любимых разбились в прах: он получил приказ отправиться в долгую экспедицию на ледяной юг, чтобы воевать с тамошними племенами и отобрать у них шкуры. Это в обычае зеленых барсумиан; они не станут трудиться ради того, что можно отнять у других.
Он отсутствовал четыре года, а когда вернулся, все было кончено. Примерно через год после его отъезда и незадолго до того, как должна была вернуться экспедиция, проверявшая общинный инкубатор, яйцо проклюнулось. Но и после этого моя мать продолжала прятать меня в старой башне, навещая лишь по ночам и одаряя всей той любовью, которую традиции общины отбирали у всех. Мать надеялась, что по возвращении проверяющих из инкубатора сумеет подселить меня к детям, предназначенным для двора Тала Хаджуса, и таким образом избежать судьбы, которая ждала бы ее после раскрытия ужасного преступления против древних законов зеленого племени.
Она поспешно учила меня языку и обычаям нашего народа и однажды рассказала мне эту историю, подчеркивая необходимость абсолютной секретности и величайшей осторожности. Мне было велено молчать, когда я займу место среди молодых таркиан, чтобы никто не предположил, что мне известно больше, нежели им. И уж конечно, я не должна была выдать привязанности к матери и упоминать о родителях. Потом, притянув меня поближе к себе, она прошептала мне на ухо имя моего отца.
И вдруг в темноте башни вспыхнул свет и появилась Саркойя; ее сверкающие злобные глаза остановились на моей застывшей от ужаса матери. Целый поток оскорблений выплеснулся на нее, и сердце моей матушки едва не остановилось. То, что Саркойя слышала всю историю, было очевидно. Выяснилось, что она давно уже заподозрила неладное, ведь моя мать по ночам подолгу уходила из своей спальни; и в эту роковую ночь Саркойя выследила ее.
Она не слыхала и не знала только одного – произнесенного шепотом имени моего отца. И потому непрерывно повторяла требование открыть имя соучастника преступления, но поношения и угрозы не могли заставить мою мать сообщить его, и ради моего спасения от бессмысленных пыток она солгала Саркойе, что это имя известно лишь ей одной и она никогда не говорила своему ребенку об отце.
Выкрикнув очередное проклятие, Саркойя поспешила к Талу Хаджусу, чтобы доложить о своем открытии. Когда она ушла, мать завернула меня в шелка и меха своей ночной одежды, совершенно скрыв от чужих глаз, спустилась вниз и помчалась со всех ног прочь, к окраине города, на юг, где находился человек, на чью помощь она не могла рассчитывать, но на чье лицо хотела взглянуть перед смертью.
Когда мы добрались до южной окраины, с моховой равнины до нас донеслись какие-то звуки – они долетали со стороны единственного перевала, ведшего к воротам. Через него могли войти в город караваны
