хотя бы в таком – некоторым сейчас еще хуже, чем ему.
Обед в светлой, залитой солнечным светом столовой, оказался замечательным, кормили здесь знатно. Единственное, Берцику и маленькому корейцу приказали потом убрать за всеми, и они долго драили грязные столы, внутри помышляя о том, что посидеть на солнышке сейчас было бы приятнее. Остальных они потом нашли все так же сидящими на бревнах и травящих очередные байки о преимуществах службы здесь. Сейчас все внимали Бобби, который услаждал публику рассказом о, якобы, своем друге, что попал здесь, в Легионе в штрафбат:
– Вы все даже представить не можете, как там обращаются с людьми. Штрафбат – это самое страшное, что может с каждым случиться. Там никто не может устоять, там командиры – садисты и шизофреники. Только представьте, чтобы убрать территорию, всех ставят на колени в шеренгу, и мусор они подбирают зубами. Обедают там во время кросса, в одной миске смешивается первое и второе, и надо все быстро съесть, пока бежишь стометровку. Если не успел – сразу наказание. Могут привязать к столбу и оставить на целый день под солнцем без воды. Или к запястьем пристегивают сорокакилограммовые мешки с камнями, и дальше бежать надо уже с ними.
– Врешь ты все, – не выдержал флегматичный чех, – сам придумал, гонишь.
– Нет, друг рассказывал, клянусь, – но в глазах Бобби плясали смешливые чертики.
Так прошло два дня. Все время они проводили возле спортплощадки в безделье, словно это была не армия, а детский оздоровительный лагерь. Некоторые из них, чтобы не потерять физическую форму, начали бегать, подтягиваться, качаться. Остальные все также безмятежно болтали. Наряды на кухню или уборку в казарме теперь воспринимались с восторгом – все какое-то разнообразие.
На третий день после завтрака, наконец, что-то случилось – медосмотр. Это вызвало среди заскучавших парней подъем и ликование. Врачи осматривали каждого долго и придирчиво: травмы, позвоночник, зубы, зрение. Спрашивали об отношении к курению, алкоголю, наркотикам. Все, конечно, отвечали отрицательно, хотя, Берцик видел этот сам, многие втихомолку курили, прячась за углом казармы под навесом. Потом снимали кардиограммы. Несколько человек получили бумажки для дополнительных исследований – в Марсель. У румына оказался на спине огромный шрам, от левой лопатки до бедра. Врач отрицательно замотал головой, разразился негодующими восклицаниями. Но парень достал из кармана шорт какой-то документ и сунул доктору. Тот углубился в английские строчки, потом бросил бумагу на стол. Берцик заметил, что это было тоже медицинское свидетельство, где было сказано, что шрам получен в детстве, вследствие неудачного падения с качелей.
Сам Берцик тоже удостоился недовольного взгляда эскулапа. На вопрос о возрасте он ответил, как было в паспорте – тридцать четыре, но врача, кажется, не убедил, тот состроил такую гримасу, что видно было – не верит.
