на которой сидел. – Точили и разводили фрезы для торфорезок. Ну, и финкари делали. На композитора их меняли.
Валерий закончил разговор, убрал телефон и подошёл поближе, но не настолько близко, чтобы Саня решил, что заполучил слушателя.
– На какого композитора? – издалека удивился он.
– На Чайковского. Из которого чифир заваривают.
Гугер хмыкнул, глядя в окно.
Кирилл представил, что по этому большому помещению тянутся ровные ряды станков, люди в робах что-то фрезеруют или точат. Воют моторы, визжит металл, а над работающими тихо и невесомо стоят фигуры святых в длинных одеяниях. И с простенка на зэков, сжав в руке древко копья, смотрит Псоглавец, опустив длинную морду.
На улице уже клубились мглистые сумерки. Меж досок в окнах угасли огненные щели. В храме потемнело. Псоглавец, как настоящий хищник, почти растворился в полумраке, словно замаскировался в засаде, но его выдавали белёсый панцирь и светлый нимб.
Кириллу надоела лагерная ностальгия Сани Омского, коей он вроде как должен был внимать с сочувствием и уважением. Но Лурия поручил ему собирать байки о Псоглавце, а не мемуары старожилов.
– Святые-то не мешали? – Кирилл насмешливо кивнул на стены.
– Я не работал, мне не мешали, – ухмыльнулся Саня.
– А это кто? – Кирилл напрямую указал на Псоглавца.
Дикий, фантастический Псоглавец возвышался над ублюдочным миром российской зоны, словно башня Саурона над Средиземьем. Святой Христофор был совершенно чужд этому миру, но вот Псоглавец казался неотъемлемо и органично встроенным в него.
Валерий за спиной Сани покрутил пальцем у виска. Гугер перевёл взгляд на Кирилла. Оба они оторопели от подобной дерзости, будто Псоглавец был чем-то таким, о чём нельзя говорить бесцеремонно. А Саня вдруг встал и шагнул к Псоглавцу. Он замер у простенка, сутуло опираясь на трость, и закинул голову, рассматривая фреску.
– Его у нас звали Торфяной гапон, – проскрипел Саня. – Сука он.
– Понимаете, это же святой, – с тихим осуждением сказал Валерий.
– Какой, нахер, святой. Псина. Овчарка.
– Написано «святой Христофор», – указал Кирилл.
– Где? – презрительно спросил Саня и сплюнул на кучу мусора.
Похоже, за тридцать с лишним лет он так ни разу и не удосужился прочитать, что начертано под ногами Христофора.
– Так кто он, Сань? – настаивал Кирилл.
Саня закопошился, вытаскивая свою мыльницу, и грязным ногтем стал выколупывать из неё сигарету. Курить свои, когда рядом есть чужие, означало, что Саня забыл все понты и правила авторитетного зэка. Саня поднял трость и стукнул её копытцем в колено Псоглавцу.
– А он не один. Гапонов много. Очко не сыграет, если узнаете?
– Не сыграет, – ответил Кирилл.
– Борзый ты парнишка…
Саня
