услыхал выстрелы – «пок, пок, пок, пок», – четыре выстрела подряд.
– Мимо, конечно, – сказал он.
Обсерватория стояла на высоком плоском холме. Летом воздух всегда был очень прозрачен, и с вершины холма хорошо просматривались белые купола и параллелепипеды Теплого Сырта в пяти километрах к югу и серые развалины Старой Базы на таком же плоском высоком холме в трех километрах к западу. Но сейчас Старую Базу закрывало облако пыли. «Пок, пок, пок», – снова донеслось оттуда.
– Стрелки, – горестно сказал Матти. Он осмотрел наблюдательную площадку. – Вот подлюга, – сказал он.
Широкоугольная камера была повалена. Метеобудка покосилась. Стена павильона телескопа была забрызгана какой-то желтой гадостью. Над дверью павильона зияла свежая дыра от разрывной пули. Лампочка над входом была разбита.
– Стрелки, – повторил Матти.
Он подошел к павильону и ощупал пальцами в меховой перчатке края пробоины. Он подумал о том, что может натворить разрывная пуля в павильоне, и ему стало нехорошо. В павильоне стоял очень хороший телескоп с прекрасно исправленным объективом, регистратор мерцаний, блинк-автоматы – аппаратура редкая, капризная и сложная. Блинк-автоматы боятся даже пыли, их приходится закрывать герметическим чехлом. А что может сделать чехол против разрывной пули?
Матти не пошел в павильон. «Пусть они сами посмотрят, – подумал он. – Сами стреляли, пусть сами и смотрят». Честно говоря, ему было просто страшно заходить туда. Он положил карабин на песок и, поднатужась, поднял камеру. Одна нога треножника была погнута, и камера встала криво.
– Подлюга! – сказал Матти с ненавистью. Он занимался метеоритными съемками, и камера была его единственным инструментом. Он пошел через всю площадку к метеобудке. Пыль на площадке была изрыта, Матти со злостью топтал характерные округлые ямы – следы «летучей пиявки». «Почему она все время лезет на площадку? – думал он. – Ну, ползала бы вокруг дома. Ну, вломилась бы в гараж. Нет, она лезет на площадку. Человечиной здесь пахнет, что ли?»
Дверца метеобудки была погнута и не открывалась. Матти безнадежно махнул рукой и вернулся к камере. Он свинтил камеру, с трудом снял ее и кряхтя положил на разостланный брезент. Потом он взял треногу и понес в дом. Он оставил треногу в мастерской и заглянул в столовую. Наташа сидела у рации.
– Сообщила? – спросил Матти.
– Ты знаешь, у меня просто руки опускаются, – сердито сказала она. – Честное слово, проще сбегать туда.
– А что? – спросил Матти.
Наташа резко повернула регулятор громкости. Низкий усталый голос загудел в комнате:
– Седьмая, седьмая, говорит Сырт. Почему нет сводки? Слышите, седьмая? Давайте сводку!
Седьмая забубнила цифрами.
– Сырт! – сказала Наташа. – Сырт! Говорит первая!
– Первая, не мешайте, – сказал усталый голос. – Имейте терпение.
– Ну вот, пожалуйста, – сказала Наташа и повернула регулятор громкости в обратную сторону.
– А
