повернулся и, сгорбившись, направился к выходу. В гробовой тишине класса четко стучали в такт его шаркающим, совсем не военным шагам боевые медали. И все же я слово оставил за собой.
– У меня как раз все в порядке с сердцем. Мне всего семнадцать.
Он не обернулся. Он, наверное, не услышал, мне казалось, что он вообще глуховат. В частности, ко времени, в котором ему приходилось жить сегодня.
Санька Шмырев со мной не разговаривал целый день. А военрук не забыл нашего спора и на следующем уроке вызвал меня разбирать и собирать автомат на скорость. Скорость моя оказалась никудышной, хотя с нервами все было в полном порядке.
– Спортсмены мало чем отличаются от военных, Белых, – спокойно заметил мне военрук, сделав вид, что вчерашнего разговора будто и не было. – И военные, и спортсмены должны обладать отменной реакцией. И нести ответственность за свою страну.
– Я отличный спортсмен, можете спросить у кого угодно, – резко ответил я. Меня взбесил его нарочито спокойный, нравоучительный тон. – И ледовую арену я не собираюсь превращать в поле боя.
– Бои бывают и не на льду. Они бывают разные, особенно, если враг существует. Его клюшкой не уничтожить.
– Слава Богу, у меня нет врагов. И никого уничтожать я не собираюсь.
– Может, у вас и нет врагов, но вы можете быть у них.
– В таком случае, я желаю им здорового сердца, – на этот раз я резко повернулся и направился к выходу. В отличие от военрука, я шел с гордо поднятой головой, уверенно ступая размашистым шагом. Правда, боевые медали в такт моим шагам не звенели.
Этим же вечером позвонил мне Шмырев и обозвал подлецом. И приказал, именно приказал, чтобы я не смел трогать военрука.
– Ага, его тронешь. Смотри сколько медалей. За меня ему медаль не дадут.
В ответ раздались презрительные гудки.
А через пару деньков, накануне Нового года, приехал мамин старый друг из Штатов и наряду с многочисленными шмотками, купленными для меня и мамы, привез ананас. Тогда ананасы были, если уж не редкостью, то не всякому по карману. Я бережно взял его в руки. Желто-лимонного цвета, сочный, он словно и не проделал долгий путь через океан. И тут я вдруг недовольно поморщился, потому что вспомнил военрука. Он непрестанно любил повторять: жизнь – это вам не ананасы. И у меня сложилось впечатление после этого назойливого рефрена, что он ни разу в жизни не видел ананаса. Люди любят употреблять в выражениях слова, о которых понятия не имеют. Я заметно повеселел и аккуратно обглодал экзотический фрукт, словно родную грушу, до кочерыжки.
Когда встал вопрос, что подарить военруку под Новый год, вопросов уже не было. Ребят очень позабавило, что мы подарим ему ананас, поскольку это слово было уж очень часто в его употреблении.
Ананас, завернутый мною дома в фольгу, и перевязанный ярким красным бантом вручил нашему военруку староста класса. Ласточкин долго, я бы сказал с благоговением, его разворачивал и, заметив кочерыжку, нисколько не удивился. Он, столько повидавший
