хочется, вон можешь Лошака захомутать. Разрешаю. Хорошо поняла?
– Не собираюсь понимать, – Маша дернулась, но только вскрикнула невольно от боли: сделать ничего не смогла.
– Ну, придется тогда глупенькую поучить уму-разуму. Девочки, обратим беспутную в монашки. Пусть замаливает грехи.
Что-то сверкнуло в руке у Зинки, и Маша скорее догадалась, чем разглядела – ножницы.
– Посмотрим, кто теперь на тебя позарится…
В этот момент кто-то попытался попасть в туалет. Швабра устояла.
Зинка на какое-то время застыла, задавая паузу, но, успокоившись, вновь повернулась к Маше и подошла вплотную. Та, что держала ее сзади за руки, до боли стиснула Маше запястья. Она рванулась, уже не обращая внимания ни на рвущиеся в корнях волосы, ни на вздернутые вверх выкрученные руки, но только еще отчетливее ощутила свое бессилие.
Удар, потрясший дверь, отбросил переломившуюся пополам швабру. Ручка ударилась о кафель, и плитка с дребезгом посыпалась на пол. Маша почувствовала, что ее уже никто не удерживает, и выпрямилась, хватаясь руками за затылок. Надя Гаврилина смотрела на Зинку в упор:
– Вы чего здесь заперлись? Что у вас тут происходит?
– Все в порядке, Гаврош, – обращаясь к Надьке, Зинка старалась продемонстрировать уверенность, которой на самом деле в этот момент ей явно недоставало. – Ты свободна. Мы сами разберемся.
Ножницы из рук Зинки уже исчезли, но две белокурые девицы по-прежнему перегораживали Маше дорогу к выходу.
– Что еще за разборки? – Надюха явно не собиралась уходить. – Зинка, ты мне не нравишься.
– Все путем. Новенькой девочке надо кое-что объяснить. Прописка у нас. Не лезь, Гаврош. Мы ведь ваших не трогаем.
Надька решительно взяла Машу за руку и потянула к себе:
– Барышева тоже наша! Заруби себе на носу, Зинка. И не дай бог, я вас еще хоть раз с чем-то таким застукаю…
В это время в туалетную комнату вошла Инга.
– Забери ее, – Надя передала ей Машу.
Химические блондинки расступились, и Маша с Ингой выскочили в коридор, налетев на Маму-Олю. Ольга Николаевна проводила взглядом убегающих девчонок и зашла в туалет, прикрывая за собой дверь.
Маша бросилась на лестницу и рванула вверх, едва не снеся Лошака, и, только упершись в пятый этаж, забилась в угол, зажав, чтобы не разреветься, рот. Инга подбежала сзади и стала гладить по и без того болевшей голове:
– Ты чего, Машенька? Что случилось?
– Отстаньте вы все от меня! Никого не хочу видеть. Никто мне не нужен и ничего мне от вас не нужно. Ноги моей больше не будет в вашей школе. Оставьте меня все в покое, наконец.
Сережка Лошадинов, отстранив аккуратно Ингу, повернул Машу к себе и тихонько прижал к своему плечу:
– Поплакай – так лучше. Ты не бойся – поплакай. А тебя в обиду здесь никто не даст. Мы своих не бросаем.
Машка
