или нет. Я была почти в конце первой части, когда услышала отчаянный крик Машки. Не говоря ни слова, я ринулась в мою комнату, слыша за собой голоса:
– Извините, по-видимому, технические проблемы.
– Сколько ей лет?
– Четыре в конце прошлого месяца исполнилось.
– Бесподобно. Это ее детское восприятие музыки, ее собственная интерпретация. Гениально.
Я же в это время сражалась с Кони за Машку. Это рыжее чудовище, лежа на моей кровати, вымочив слюной мою подругу, раздирала ее на части. Кругом валялись клочья ваты. В кровати было мокро. Пытаясь отобрать Машку, я ухватила ее возле собачьих зубов. Тогда зверюга всей пастью вонзилась мне в руку; в ответ я впилась зубами ей в ухо. Кони разжала челюсти и завизжала. На ее визг прибежали взрослые. Мама стала шлепать меня по лицу, чтобы я отпустила ухо Кони. Увидев на собаке кровь, они стали искать на ней рану. Фолькер сообразил, что источник крови не на Кони, и первым увидел мою прокусанную руку. Я не плакала. Я прижимала к себе все, что осталось от Машки. Встала, пошла и села в угол лицом к стенке. Потом все суетились вокруг меня: обрабатывали и забинтовывали мне руку. Мама забрала у меня Машку под предлогом, что ее надо срочно отправить в больницу. Брунхильде стала мне обещать, что в ближайшие дни они принесут мне новую куклу, которая и говорит, и пьет, и писает, и ходит. Пришлось ей объяснять, что я не играю в куклы, даже если они и умеют все делать, но они все равно не живые и не надо на них тратить зря деньги. А Машка была живая, и теперь она может умереть. Я их простила и пожала им руки, и Кони простила, она не виновата, что такая глупая. Мама перестелила всю мою постель. Я легла, но не было Машки и от кровати пахло Кони.
Забравшись на подоконник, я стала ждать папу. Идет снег. Мне становится совсем грустно. Я смотрела на снежные хлопья и думала о том, что бедная Машка сейчас там, в больнице, одна, и ей, наверное, тоже очень грустно. Хлопнула входная дверь. Во дворе появилась мама. Уличный фонарь и фонарь на доме хорошо освещали ее. В руке у нее была прихваченная газетой Машка, она бросила ее в контейнер для мусора и вывезла контейнер на улицу. Это означало, что завтра рано утром приедет мусорная машина, у которой крутится бак, затягивая все вовнутрь. Этот бак мне казался громадной, все пожирающей пастью чудовища. От сознания того, что он проглотит и Машку, у меня заболело и заплакало все внутри. Мою любимую подругу надо было спасать. Я подождала, пока все стихнет и мама уйдет из кухни в спальню; тихонько выскользнула из своей комнаты, осторожно придерживая дверь, как была: в ночной рубашке и босиком. Если услышит мама, все пропало, она запрет меня в комнате – и тогда мне не спасти Машку. Тихонько прошла по коридору, открыла входную дверь, прикрыла ее так, чтобы она не стукнула. Контейнер для мусора был значительно выше меня. Я не могла открыть его. Надо было на что-то встать. Возле песочницы стоял мой стульчик, весь занесенный снегом, но и этого оказалось мало. На стульчик я поставила перевернутое вверх дном ведерко; встав на него, мне удалось скинуть крышку. Машка лежала наверху среди кухонного мусора. Приподнявшись на цыпочках, перегнувшись
