Гуляла, – пробормотала Оля, собирая со своего письменного стола грязную посуду.
– С кем ты гуляла? – Иветта Тихоновна шумно пила чай с молоком, хрустела вафлями.
Оля не заметила, как исчезла целая пачка дешевых вафель, осталась только блестящая обертка со сладкими крошками. А она-то рассчитывала, что хватит хотя бы на два дня.
– Одна. Я гуляла одна.
– Врешь. Скажи, почему ты мне все время врешь?
Оля ничего не ответила, убрала со стола грязную посуду, протерла прозрачный пластик влажной тряпкой, водрузила на место свою пишущую машинку, аккуратной стопкой сложила тетради с конспектами.
После ужина она усадила Иветту Тихоновну в ванну с теплой водой, тщательно вымыла, как маленького ребенка. Бабушка при этом стонала, охала, кряхтела, словно мытье для нее было сущим мучением. Оля знала, что эту простую процедуру Иветта Тихоновна может выполнить сама. Сил и ловкости у нее достаточно. Она не упадет в скользкой ванне. Однако вот уже второй год она играет в беспомощную, почти парализованную старушку.
– Я упаду и сломаю шейку бедра. Большинство людей моего возраста умирает от перелома шейки бедра. Разве так сложно помочь мне вымыться?
Сейчас, когда все вечерние процедуры позади и можно наконец побыть в тишине, не отвечать на вопросы, не выслушивать замечания, бабушка опять кричит и требует чего-то.
– Если я не нужна единственной внучке, которой отдала всю жизнь, какая разница, что случилось? Что это на тебе за кофточка? Ты купила себе новую кофточку? На какие деньги? Ты говоришь, не хватает на фруктовый сок, который мне необходим по состоянию здоровья, а я постоянно вижу на тебе новые вещи.
На Оле была старая фланелевая ковбойка, застиранная до неопределенного серо-желтого цвета. Эту ковбойку она носила дома года три.
– Бабушка, уже поздно. Я хочу спать. Пожалуйста, скажи, что нужно, и отпусти меня.
– Ничего. – Иветта Тихоновна отвернулась к стене. – Мне ничего от тебя не нужно.
– Хорошо, – кивнула Оля, – тогда я пошла спать.
– Конечно, ты пошла спать. А мне лучше умереть. Тебе ведь трудно принести мне стакан воды. Я хочу пить, а моей единственной внучке трудно принести мне стакан воды.
Оля, не сказав ни слова, вышла на кухню, вернулась с водой.
Иветта Тихоновна приподнялась на горе подушек и, взяв стакан, стала внимательно рассматривать на свет.
– Что это? – спросила она наконец, и в ее голосе послышались истерические нотки.
– Вода.
– Кипяченая?
– Конечно.
– А что ты туда добавила?
– Бабушка, я ничего туда не добавляла. Это чистая кипяченая вода из чайника.
Оля взяла у нее стакан и отхлебнула.
– А чаю тебе трудно было сделать? Сладкого чаю. Или ты решила перевести меня на хлеб и воду, чтобы скорее от меня избавиться?
– Если ты хочешь чаю, я сейчас сделаю.
– Нет, Оля. Я больше
