тишина.
Мы вышли и поехали ко мне домой, из публики я взяла с собой только одного монстра с жутко голубыми глазами, почему? Да, ни почему, от него исходило немыслимое тепло, хотелось укутаться в него всей полностью и никогда не смотреть ему в глаза… Ведь там может быть пустота или жестокость в глубине. А так нет, ничего не может быть, есть только тепло…
Поставь чайник, согрей, что ли себя сам.
Ночью мы вместе жарили и ели блины – этакие маленькие солнца. Огонь… Было тепло и радостно.
К утру, мы разошлись, тепла больше не было. Это была боль, я её не узнала сразу. Есть такой метод завернуть боль во что-нибудь потеплее, и тогда не сразу понятно, что и где у тебя болит…
Это был он. Джанкой, Джанкой звала я его…
В голове звучало: «Знаю, будем мы с тобою вместе, если я навеки не усну… А усну, забудутся обиды, всё исчезнет, раз навсегда и никто я знаю, не увидит, как упала горькая слеза… Помоги избавиться от боли, огради меня от тяжких мук…» /слова песни известного донского автора О. Толстолуцкого.
Кто он? На этот вопрос было сложно ответить. Это ли фантасмагорическая сущность, являющаяся только ко мне, сгусток энергии из потустороннего мира, сбывшаяся мечта, или иллюзия, а может быть вполне обычный человек, каких много… Я шла за ним, я шла к нему притягиваемая неведомой силой, силой счастья и покоя. Я любила Джанкоя. И это чувство было реальнее всех нас, всех вселенных.
Глава 4
Отец Сергий
Отец Сергий был ещё тот консерватор. Он отрицал существование души у машины. «Вот, лошадь, это другое дело!», – частенько приговаривал он. Мракобесие всё у вас. Вы пытаетесь из этого мира, сделать чёрт знает что. И он грозил кулаком, то ли нам, то ли ещё неведомо кому. Отец Сергий – хороший человек, это чувствуется по его энергетике, в ней есть спокойная благость и умиротворение.
Я слушала его и радовалась этой горячности. Энергетика придавала дополнительных сил и уверенности, уверенности, что всё не зря.
Внезапно небо заволокло тучами, и пошёл дождь. Мы сидели под навесом. Джанкой курил одну за одной, сигаретный дым уходил в дождь причудливыми узлами. Пастор молчал, выстукивая ритм, пытаясь подражать дождю. Мне казалось, они никак не могут сыграться, найти единение. Пёс свернулся у моих ног и делал вид, что спит. Пёс в прошлой жизни был шаманом, я уверена, что он кружился в безумных танцах с бубном, в ожерелье из костей и самоцветов вокруг костров, больших и маленьких. Теперь он спит и дарит своё тепло другим, тепло, которое удалось тогда вобрать в себя и затаить.
Мне хотелось к реке. Меня почему-то тянуло к водоёму. Я умоляла ребят поехать со мной. Но они наотрез отказывались.
– Ты что утопиться вздумала?! – укоризненно усмехнулся Пастор.
– Да, нет, что ты, – лепетала невнятно я, – просто хочется на воду посмотреть и всё.
Дождь
