супа почему-то пахло принесенным с мороза бельем. Таня проглотила одну ложку, вторую. Удивительно, но варево оказалось вполне съедобным. Выхлебав содержимое мисочки, Дронова пододвинула к себе плоскую тарелку, на которой лежал кусок мяса, отварные морковка, фасоль и горстка картошки фри.
«Надо же, как здесь арестантов кормят», – отрешенно подумала она.
Мясо оказалось жестким. Кое-как оторвав зубами крошечный кусочек, Дронова попыталась его разжевать, но не смогла. Пристроив серый ошметок на краю тарелки, взяла одну соломинку картофеля фри, но тут же положила обратно. Есть не хотелось. Совсем.
«Вот тебе и повод похудеть, – равнодушно, как будто речь шла о ком-то другом, подумала Дронова. – Если в день терять по килограмму, то за неделю можно скинуть целых семь… – И тут ее словно обдало жаром: – Семь дней! Целую неделю провести здесь?! – Таня огляделась по сторонам. Новая волна ужаса накрыла ее с головой, стало трудно дышать. – А если… Если суд решит, что я все знала и согласилась везти героин? Тогда несколько лет… Или вообще… – Таня впилась ногтями в ладони. – В фильме, где Николь Кидман играла… Там героиню тоже обманули, она не знала, что везет наркотики… Но ее все равно приговорили к расстрелу. В какой стране это было? В Турции? Кажется, нет. В Эмиратах? В Таиланде? Страна была мусульманская, это точно. Наверное, везде, где ислам, за наркотики – смертная казнь…»
Резкая короткая боль разорвалась в области затылка, тоненькая теплая струйка потекла по шее, потом по спине. Таня коснулась выпирающего позвонка. Поднесла ладонь к лицу. Пальцы были липкими и пахли потом.
«А показалось, что кровь. Откуда она могла взяться? Наверное, я схожу с ума… Нет, меня отпустят! Мустафа скажет, что я ни при чем, что это ошибка. Что во всем виноват Мурат…»
Таня внушала себе то, во что совсем не верила. Мустафа ни за что не пожертвует свободой брата ради ее оправдания. Ведь тогда от него отвернутся все родные. Думать о том, что она была нужна Мустафе только как наркокурьер, Таня себе запретила. Наверное, из чувства самосохранения. Чтобы не стать в собственных глазах ничтожеством. Грязью, пылью, использованной и выброшенной за ненадобностью вещью.
Убиравший посуду охранник что-то спросил, ткнув пальцем в почти нетронутое второе.
«Наверное, беспокоится, что не понравилось», – решила Татьяна и, вымученно улыбнувшись, сказала:
– It is very tasty. But I am not hungry[5].
И опять, как несколько часов назад в кабинете полицейского начальника, слова слетели с языка сами собой. А ведь ни в школе, ни в институте по иностранному Дронова никогда не получала выше тройки. По-английски она стеснялась даже попросить воды или чашку кофе – в ушах постоянно звучала традиционная отповедь вузовской преподавательницы: «Ну что мне с вами делать, Дронова? Словарный запас, можно сказать, нулевой, а произношение, как у телятницы из вымирающей нижегородской деревни». А еще англичанка рассказывала о толчке и прорыве, которые случаются,
Очень вкусно. Но я не голодна
