Очень давно у меня мелькнул проблеск идеи о том, как отец с сыном, находящиеся на орбите, видят инопланетные корабли, уничтожающие Землю за десять минут. Отец – главный герой – остаётся в вакууме, как говорится, с ребёнком на руках. Жить им остаётся около получаса. Ваши действия, господа?
В общем, дальше первой главы я не продвинулся. Идея жила бы некоторое время, потом стала бы забываться, а потом умерла бы. Я уже видел её исход, пока в этом году не попал на операционный стол.
14 апреля я закончил предыдущий роман, решив оставить послесловие к нему на потом, когда путы наркоза покинут меня. У меня на примете мелькало несколько идей для следующих произведений.
15 апреля меня увезли на операцию, которая длилась девять с половиной часов. Говорят, будто под наркозом ничего не видишь, но я видел странные блики, странные сны, а когда меня привели в этот мир, ещё два с половиной часа, получая кислород напрямую в трахею из машины, блики и тени складывались в зловещие картины, но я сейчас говорю не о Нибиру. О зловещих картинах я расскажу вам позже, в другом произведении.
16 апреля. После восьми- или девятичасового наркоза – что даже по меркам медиков очень-очень много – мозг долго приходит в себя. Он начинает всё с чистого листа. Ты засовываешь руку под струю холодной воды и будто впервые в жизни чувствуешь влагу. Ты будто впервые в жизни слышишь голос людей, видишь любовь, ссоры. Ты удивляешься самым простым мелочам, как ребёнок, а мозг продолжает медленно-медленно подключаться. Ни о какой работе, ни о какой фантазии я тогда не думал. Для меня весь реальный мир был фантазией.
17 апреля. Оно пришло. С утра всё сложилось в цельную картину. За несколько часов, почти три десятка глав, ты представляешь, Карл! Мне показалось, я превратился в пульсирующий сгусток энергии, в которой сам собой развивается фантастический сюжет, нашёптываемый откуда-то извне. Так ко мне пришла Нибиру.
19 апреля я открыл ноутбук и начал это писать.
Ю.Г.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ВЗРЫВ
1
Мы находились на спутниковой орбите. Я и Нильс – мой двенадцатилетний сын. Важная Земля плавала справа, космические фермы расстилались прямо под нами. Отсюда они казались огрызком почвы, какой видишь её с высоты самолёта. Лишь регулирующий радиацию купол сверкал золотом в лучах выглядывающего из-за планеты солнца.
– Там спутник, пап! – Рука скафандра указывала в сторону Земли. Я не стал смотреть, лишь засмеялся и подтвердил:
– Да, здесь полно спутников.
Вокруг тишина, невесомость, все звуки прячутся внутри шлема, в переговорном устройстве, которое настроено на голос сына. Он впервые оказался в космосе. Впервые за свою маленькую жизнь и один из первых детей-подростков, которым разрешили выйти в космос. Для получения нужной справки пришлось проходить полгодовую комиссию, но Нильс готов был вставать в больницу каждое утро ещё год, лишь бы появилась возможность слетать, а потом вернуться с летних каникул в школу и всем в классе рассказать, как выглядит исполинская Земля со стороны, увиденная собственными глазами.
Я уже много раз парил в космосе. Самый злосчастный момент был в конце февраля, когда мимо Земли летел астероид двести километров в диаметре. Учёные мира назвали космическое тело Мамон, в честь славянского бога обжорства, мы же про себя назвали астероид Гошей. Сначала СМИ гремело апокалиптическими новостями, будто Гоша врежется в Землю и расколет её напополам. Мобилизовали ядерные силы. Но на подлёте выяснилось, что астероид пройдёт мимо. Едва поцарапав орбиту. Когда ты плывёшь в невесомости и видишь, как вдалеке жирной точкой пылает пролетающий мимо кусок камня из другой галактики, задница сжимается до размера яблока.
Нильс радовался как положено радоваться двенадцатилетнему мальчишке. Поначалу держался браво, будто взрослый, а потом сердце забилось. Я услышал его стук по внутренней связи, когда мы покидали ферму. И он чертовски боялся, могу поклясться, не так, как я в день прилёта Гоши, но боялся неслабо. Потому что я в свой первый раз от страха чуть комбинезон не обмочил.
Нас двоих держал трос, пришвартованный к космическому челноку. Выпросить у Тимки челнок для экскурсии по орбите ради сына стоило семи банок пива и двух билетов на игру Зенита, но я был готов на такие потери. Нильс должен увидеть то, что вижу я, когда оставляю дом и отлучаюсь на месячную работу.
Уже который час правый бок колола какая-то соринка под майкой. Хотелось скорее вернуться на базу, но я терпел, ожидая, когда Нильс нарезвится в невесомости.
– Здесь так тихо, – услышал я завороженный голос мальчика. И уже представил его отрешённо-задумчивое лицо.
– Здесь всегда тихо, Нильс. Космос – это цитадель покоя, потому что вакуум не распространяет звук.
– Я
