подремать. Гул и треск в голове я по-прежнему ощущал, но уже не придавал этому серьезного значения. Мне ведь объяснили, что все это временно, и скоро пройдет.
Я лежал и думал о том, как хорошо, что утром того дня, когда на меня свалилась эта проклятая кран-балка, я, уходя на работу, выгнал своего кота на улицу. Теперь, по крайней мере, он не умрет с голоду. Покопается в помойке, авось и найдет себе что-нибудь поесть. Конечно, Маркизу будет неприятно после теплой квартиры некоторое время пожить на улице. Ну, что ж, потерпит. Его бездомные собратья всю жизнь живут на улице, и ничего. Живы, здоровы, не умирают.
Интересно, кому наша заведующая Татьяна Петровна поручила довести до конца расчет стоимости вала? Неужели Ирочке? Бедный вал! Уж она ему там насчитает. А может, Клавдии Трофимовне? Вот было бы забавно. Та же взбесится. Она уже давно привыкла только проверять. И как там Валерий Семенович? Нашел, через кого провернуть свою аферу, или нет?
Так я лежал, размышляя о том да сем, пока непрекращавшийся в моей голове треск снова не привлек мое внимание. Мне вдруг показалось, что он имеет некую стройность и осмысленность. Он то стихал, то возобновлялся, то усиливался, то слабел. В общем, вел себя, как радиоволна при неустойчивом приеме. И это при том, что в нашей палате стояла абсолютная тишина. Но ведь Дмитрий Вахтангович утверждал, что все шумы в моей голове возникают от звуковых колебаний, проникающих в мой мозг через трещину в черепе. Что же это такое получается? Степан Трофимович молчит. Из коридора тоже не доносится никаких разговоров. А шумы в моей голове не прекращаются. Может, Дмитрий Вахтангович все же неправ? И со мной, действительно, происходит что-то неподдающееся привычному объяснению.
Я сосредоточился и внимательно прислушался к треску в своей голове. Чем глубже я в него проникал, тем отчетливее он напоминал человеческую речь. Мне даже показалось, что я различаю отдельные слова. Вот те раз! А может, мой мозг, каким-то образом, и вправду стал принимать радиоволны? Слова становились все отчетливее и отчетливее. До меня явно доносились рассуждения какого-то человека.
Я повернул голову. Степан Тимофеевич сидел с задумчивым видом и хмурил лоб. Я еще больше напрягся, и вдруг услышал: «Род войск, шесть букв, третья «х». Шесть букв. Что же это может быть?».
– Пехота, – сказал я вслух.
Степан Тимофеевич вздрогнул и посмотрел на меня.
– Чего? – переспросил он.
– Ну, род войск из шести букв, третья «х». Пехота, – пояснил я.
Степан Тимофеевич растерянно посмотрел в кроссворд, потом опять на меня.
– Подходит, – изумленно сказал он. – А разве я что-то говорил?
– Я слышал, – ответил я.
– Странно. Увлекся, наверное, – пробормотал Степан Тимофеевич, и снова уткнулся в кроссворд.
Мое сердце заколотилось, как сумасшедшее. Неужели мне удалось прочесть мысли своего соседа по палате? Это было невероятно. Я никак не мог в это поверить. А может, все-таки, это случайность? Я решил попробовать еще
