могла наблюдать за всеми, кто входил через парадную дверь, куда перебралась часть танцующих.
Решительно отказалась танцевать, невзирая на бесчисленные настойчивые приглашения. Столь холодно отвергла назойливые ухаживания и неуклюжее остроумие Роджера Коутс-Грейнджера, что тот в полном расстройстве чувств удалился на террасу, где был устроен бар. «Сейчас он, наверное, уже нализался до чертиков», – подумала она с мрачным удовлетворением.
Вечеринка имела такой успех, что никто из гостей не помышлял о том, чтобы отправиться куда-либо еще. Все движение через двойные тиковые двери парадного входа носило явно односторонний характер, с площади в дом; шум и гвалт нарастали с каждой минутой.
Появилась еще одна подгулявшая компания, посыпались бурные приветствия. Изабелла моментально воспрянула духом, завидев темную курчавую голову, но тут же осознала, что ее обладатель явно не вышел ростом, а когда он повернулся и удалось взглянуть на лицо, оно оказалось костлявым и болезненно бледным. И люто возненавидела его, кем бы он ни был.
С каким-то ожесточенным мазохизмом весь вечер она мусолила один-единственный бокал с шампанским; от пальцев он нагрелся, и вино стало теплым и невкусным. Поискав глазами Роджера, чтобы послать его за новым бокалом, увидела, что тот танцует с высокой худенькой девицей с наклеенными ресницами, хихикавшей столь пронзительно, что ее голос доносился даже до того места, где сидела Изабелла. «Боже, какая образина. И Роджер хорош, распустил слюни, обхаживает ее, как сутенер».
Изабелла бросила взгляд на французские часы из позолоченной бронзы и фарфора, висевшие над дверью гостиной. Без двадцати час; она глубоко вздохнула.
На половину первого дня у отца запланирован важный ленч с группой влиятельных парламентариев от консервативной партии и их женами. Как всегда, Изабелле предстояло играть роль хозяйки дома. Ей необходимо выспаться, чтобы быть в форме, но она все еще колебалась. «Где же он, черт его побери? Ведь обещал же прийти, чтоб ему пусто было. Ведь у нас все так хорошо шло, и это прозвучало как твердое обещание».
Она еще раз отказалась от приглашения на танец, даже не взглянув на потенциального кавалера, и пригубила шампанское. Вкус был омерзительный.
«Жду до часа, и ни минутой больше, – твердо пообещала она себе. – Решение окончательное и обжалованию не подлежит».
И тут сердце ее замерло и сразу же забилось как сумасшедшее. Музыка, звучавшая в ушах, вдруг стала куда приятнее и жизнерадостнее, эти осточертевшие толпы и гвалт куда-то отступили, мрачное настроение чудесным образом испарилось, и на его место нахлынули радостное возбуждение и предвкушение чего-то невероятно прекрасного.
Он стоял в распахнутых дверях, на полголовы возвышаясь над всеми окружающими. Прядь волос вопросительным знаком падала ему на лоб, а на лице застыло отрешенное, почти презрительное выражение.
Ей безумно захотелось окликнуть его: «Рамон, я здесь!» Но сдержала
