на себя служебно-официальную строгость. И тоном, несвойственным ему, развязным и нагловатым, он спросил:
– На походе не заплачете? Мамочку не позовете? На ручки не попроситесь?
– Нет, – сухо ответила она. – Во всяком случае, к вам не попрошусь!
– И все-таки я не понимаю, – помолчав, заговорил Володя, – не понимаю, Вера Николаевна, почему именно я должен докладывать командиру ваше желание идти с нами. Разве вы сами не можете с ним побеседовать?
– Сейчас мне это трудно, – напряженно ответила она. – Понимаете, трудно! Произошел глупейший инцидент, и ваш Цветков, по всей вероятности, просто возненавидел меня…
Володя пожал плечами: какой еще инцидент? Но спрашивать ни о чем не стал. И у Цветкова ничего, разумеется, не спросил, не такой тот был человек, чтобы залезать ему в душу…
– Как там ваши раненые? – осведомился командир, когда Володя разулся и лег на пружинный матрац, к которому до сих пор не мог привыкнуть. – Способны к передвижению?
– Мы же повезем их на подводах…
– Это не ответ. Я спрашиваю – способны они к дальнейшему маршу?
– Вполне! – раздражившись, ответил Устименко. – Впрочем, вы сами можете как врач…
– Врач здесь вы! – холодно перебил его Цветков. – И вам, врачу, я, командир, приказываю – готовьте их завтра к транспортировке… Ясно?
– Ясно! – ответил Володя.
И, взбесившись, сбросив ноги с кровати, сдавленным от обиды голосом спросил:
– А почему, скажите пожалуйста, вы разговариваете со мной таким тоном? Я что – мародер, или трус, или изменник? Что это за капризы гения? Что это за смены настроений! Что за хамство, в конце концов?
От удивления Цветков сначала приподнялся, потом сел среди своих подушек. Лицо его выразило оторопь, потом он улыбнулся, потом попросил:
– Простите меня, пожалуйста. Обещаю вам, что это не повторится. Я возьму себя в руки, Владимир Афанасьевич, поверьте мне…
И сам рассказал тот «инцидент», о котором давеча упомянула Вересова: с час тому назад, при ней, ни с того ни с сего ввалился сюда Холодилин и заявил, что желает поговорить откровенно. Он не был пьян, но находился в том состоянии, какое в старину определяли словом «аффектация». Плотно затворив за собой дверь, доцент сначала испугался собственной смелости, но Цветков его подбодрил, и тогда Холодилин заявил, что в отряде имеются «нездоровые настроения», связанные с задержкой в «Высоком»…
– Какие же это такие нездоровые настроения? – спокойно и даже насмешливо спросил Цветков.
– Говорить ли? – усомнился доцент.
– Да уж раз начали – кончайте.
– Не обидитесь? Поверьте, я из самых лучших чувств.
И процитировал:
Позади их слышен ропот:
«Нас на бабу променял,
Одну ночь с ней провожжался —
Сам наутро бабой стал…»
Цветков побелел, Вересова засмеялась.
– Как порядочный
