добавил:
– В добрый час!
Володя ассистировал, Цветков работал размеренно и спокойно, здешний старый толстый доктор был поставлен операционной сестрой. Пыхтя, он путал инструменты и часто по-старушечьи вздыхал: «Ах, батюшки!» Цветков дважды выругался, потом только с ненавистью поглядывал на старика.
– Это смешно, – вдруг сказал Хуммель. – В меня выстрелил мой фельдшер – немец, ариец, мой помощник, а русские доктора – славяне, мои враги, меня пытаются спасти. Это смешно, – повторил он. – Очень, очень смешно!
Теперь Володе было холодно, ему даже показалось, что из двери дует. Лампы обжигали его, а спина и ноги мерзли. Да и вообще только сейчас он понял, что едва стоит на ногах…
– Больно! – сипло крикнул немец.
Теперь была видна пуля – ее толстая нижняя часть. Цветков тампонадой быстро и ловко остановил кровотечение.
– Шпатель! – велел он.
Наконец пуля тяжело шлепнулась на пол.
– Все? – спросил Хуммель.
– Все! – разогнувшись и вздохнув полной грудью, ответил Цветков. – Сейчас вы получите на память вашу пулю.
Немец поблагодарил своих хирургов в несколько торжественных, даже выспренних выражениях. Его маленькие глаза слезились, толстое лицо лоснилось от пота. Дышал он часто и коротко: видимо, ему было все-таки здорово больно.
– Я останусь тут, – распорядился Цветков, – а вы, Владимир Афанасьевич, пойдите доложите командованию. Советую вам прилечь – вид у вас аховый! И пошлите сюда Вересову, хоть сестра у меня будет квалифицированная…
Володя кивнул и вышел; время было обеденное, солнце стояло высоко в холодном, морозном небе. Из землянок, из коротких труб прямо к легким облачкам валил уютный дым, у коновязи хрупали сечкой партизанские кони, бойцы бегом носили из кухни ведра с супом, кипяток, буханки.
На морозе он постоял, пытаясь отдышаться, сообразить поточнее. Но, так и не отдышавшись, неровным шагом, забыв сбросить халат, шапочку и маску, Устименко спустился в штабную землянку и постарался все рассказать про Хуммеля подробно, но это никак не давалось ему, и он понимал, что говорит вздор, какую-то ненужную и несущественную подробность о кетгуте и не может с нее сдвинуться, с этой подробности.
– Хорошо, – терпеливо сказал Лбов. – Понятно. А вы как себя чувствуете?
– В каком смысле?
– Вы в порядке?
– Мне – этот вопрос?
– Да. Я думаю, что вы больны.
– Это глупости и совершеннейший вздор, – стараясь четко выговаривать слова, произнес Володя. – Это ни в какие ворота не лезет. И доктор Цветков совершенно прав: делать операции такого рода без рентгена в наш век – это не лезет ни в какие ворота. Вам понятно, товарищи: ни в какие!
И сел.
Ему дали воды в кружке, он попытался попить через неснятую повязку. Попить, естественно, не удалось. Это показалось Устименке невообразимо смешным. Все еще толкуя про свое «ни в какие ворота не лезет», он прилег тут же на скамье, и
