превратился из мальчика в красивого юношу со смоляными волосами, красивой фигурой, прямым носом и действительно был необычайно похож то ли на грузина, то ли на итальянца, то ли на грека. Но вскоре Пашка сделал одно открытие, которое в последствии превратилось в навязчивую идею. Однажды он залез в письменный стол на полку с бумагами в поисках какого-то необходимого в тот момент документа, и наткнулся на пачку старых писем. Мать была на работе и он расположился за столом, просматривая конверты. В век интернета и сотового телефона эта пачка писем выглядела, как что-то ископаемое вроде бивня мамонта или старинного фолианта, написанного от руки с обложкой из натуральной, буйволиной кожи. Он рассматривал разноцветные марки из разных стран-Италии, Аргентины, США, Австралии и большинство писем было отправлено из Греции. Отправитель и получатель были одни и те же. Корреспонденция была адресована его матери, а отправлял её некий Аргирис Дракопоулос. «Наверное это и есть мой возможный отец, – размышлял Пашка, – недаром отчество мать присобачила Аргирисович. Видать папаша не счёл необходимым предъявлять свои отцовские права и фамилия у меня осталась матери – Пушков, а не эта жуткая для русского слуха.» Он никогда не получал писем, но знал, что читать чужие не хорошо. Раздумывал он недолго, мать была на работе, спросить разрешения было не у кого, а любопытство было велико, тогда он решил просто просмотреть содержимое не вникая в суть. Но так не получилось, Пашка не только вник, но и проникся этим эпистолярным романом. Послания были на английском языке, но писать, читать и даже размышлять на этом языке для Пашки было делом обычным. В молодые годы мать закончила факультет иностранных языков в одном московском ВУЗе, потом успешно работала внештатным гидом-переводчиком в «Интуристе», а вечерами брала переводы научной и художественной литературы. Она с самого детства разговаривала с сыном на двух языках.
Пашка сварил себе крепкий кофе в турке, сел у окна на кухне и задумался. Прочитанная история впечатлила его, но чувствовал он себя неуютно, как будто заглянул в замочную скважину и увидел чужую, приватную жизнь. В письмах не было ничего постыдного или порочащего мать или гипотетического отца. Но про себя парень решил, обязательно расскажет матери о том, что прочитал письма, тем более, что у него возникло множество вопросов. Он положил пачку назад в стол, и решил отложить разговор до лучших времён. Несколько дней Пашка ходил в задумчивости и в один из вечеров он, как умел накрыл стол фруктами, бужениной, всякой зеленью, а в центр поставил бутылку французского, розового вина, которое любила мать. Потом дождался, когда она придёт из института, в котором преподавала английский, и торжественно пригласил на ужин.
– О, что за повод? – изумилась Лидия Николаевна, отщипнув виноградинку.
– Прежде, идите мыть руки, мадам, – Пашка повернул мать за плечи в сторону ванны.
Лидия Николаевна мыла руки над раковиной, и разглядывала
