от резкого запаха нашатыря. Оглядывается, слушает. Быстро, как солдат по боевой тревоге, одевается, бросается к выходу. Взгляд цепляется за знакомые бумажные прямоугольники – на столике, сиротливо притулившемся в уголке, лежит пачка банкнот. Ни секунды не колеблясь, хватает деньги, хлопает дверь, по лестнице стучат каблуки.
Утром в доме на окраине Варшавы тихо замурлыкал телефон. Ухоженный, с маникюром палец нажал кнопку спикера. Мужской голос глухо произнес:
– Нашего отца не стало.
– Как? – уточнил обладатель маникюра.
– Потаскуха, – коротко ответил глухой голос.
– Такая привлекательная? – усомнился «маникюр».
– Нет, – ответил голос, – ей открыл дверь, остальное сделали сообщники. Ограбили, убили.
– Шлюху…
– Уже. Как глубинная бомба, сначала нырнула, потом взорвалась, – вежливо перебил голос.
– Хорошо, – ответил «маникюр», – подыщите замену.
– Слушаюсь.
Российское посольство предоставило все необходимые сведения о Валиеве. Из них следовало, что господин Валиев занимается небольшим нефтяным бизнесом. Большая часть дохода идет на благотворительность – оказание помощи бедным эмигрантам-соплеменникам и их семьям. Потому на счетах в банках имелись деньги не только от продажи бензина, но и добровольные пожертвования от богатеньких братьев по вере.
– Классика! – машет рукой Удальцов, – по Ильфу и Петрову. Собрать деньги в помощь голодающим детям, а потом закупить оружие для мусульманских бандитов.
– И себя, дорогого, любимого, не забыть, – усмехается Велетнев.
Барабанщиков шуршит распечаткой плана дома:
– Вилла – обычная типовуха. Повезло.
– Мансарда есть? – спрашивает Удальцов, не подходя к столу.
– Есть, – отвечает Велетнев, внимательно всматриваясь в план, – и спальня в мансарде. Видать, басурман на звезды любуется пред сном.
– Тогда дело в шляпе, осталось разобраться с охраной. Этим займитесь вы оба, а я похлопочу насчет транспорта и оружия.
Машина стремительно глотает ровную ленту шоссе. Двигатель чуть слышно завывает на подъемах. Возле каждого поста полиция останавливает машину. Трое крепких молодых людей в салоне вызывают подозрение. Приходится показывать документы. Это раздражает одного, самого крупного и свирепого на вид.
– Какой-то ты чувствительный стал, Михаил. Брось, ерунда это все, – недовольно говорит Удальцов, – не стоит так раздражаться из-за повышенного внимания служивых.
– Меня раздражает только внимание мужиков, – отвечает Велетнев, – женщинам можно.
– Даже тем, что в форме? – ехидно уточняет Удальцов.
– А что, не бабы, что ли?
– Не так уж у них тут и чисто, – вмешивается в разговор Барабанщиков.
– Ты о чем? – удивленно поворачивается Удальцов.
– В их
