с надеждой на спасение. Теперь я слишком хорошо знала, где нахожусь и что спасения нет. Джейми мертв.
Врачи и сиделки старались говорить со мной по-дружески, кормили и поили, но во мне не было места ни для чего, кроме печали и ужаса. Когда у меня спросили имя, я назвала его, но больше ничего говорить не стала.
Лежа в чистой белой постели, я сцепила пальцы на своем уязвимом животе и закрыла глаза, желая видеть лишь дождливую вересковую пустошь и лицо Джейми, то, что успело запечатлеться в памяти перед вступлением в круг камней. Было понятно, что новое окружение, если смотреть на него слишком часто и долго, неизбежно заставит эти образы потускнеть и заменит их знаками обыденности, лицами сиделок или вазой с цветами возле моей кровати. Я украдкой прижала один большой палец к основанию другого и с отстраненным облегчением ощутила шрам от крохотного пореза в форме буквы «J». Джейми оставил этот знак по моей просьбе – его последнее прикосновение к моей плоти.
Не знаю, сколько времени длилось это состояние. Порой я проваливалась в сон и возвращалась к последним дням якобитского восстания. Снова видела мертвеца в лесу, Дугала Маккензи, умиравшего на полу Куллоден-хауса, и оборванных горцев, вповалку спавших в грязных траншеях перед той бойней.
Пробуждение, как правило резкое, с испуганным криком или жалобным стоном, возвращало меня к запаху антисептиков и успокаивающим речам персонала, казавшимся невнятными после гэльских боевых кличей. А потом сон снова брал свое, и я проваливалась в него, крепко зажав свою боль в ладонях.
Открыв глаза, я увидела Фрэнка. Он стоял у двери, приглаживая рукой свои темные волосы. Вид у бедняги был нерешительный, но уж этому удивляться не приходилось.
Я снова откинулась на подушки, не глядя на него и не проронив ни слова. Он походил на своих предков, Джека и Алекса Рэндоллов: те же аристократически тонкие, четкие черты и красиво вылепленная голова под рассыпающимися прямыми темными волосами. Правда, помимо небольшого различия в чертах в его облике проступали и внутренние отличия: не было и признаков страха или беспощадности, не было одухотворенности Алекса и высокомерия Джека. Его худощавое, небритое, с кругами под глазами лицо было умным, добрым и слегка усталым. Мне никто этого не говорил, но я знала: чтобы попасть сюда, он гнал машину всю ночь.
– Клэр?
Он подошел к кровати и заговорил нерешительно, как будто не уверенный в том, что я действительно Клэр.
Я и сама-то не была в этом уверена, но кивнула и откликнулась:
– Привет, Фрэнк.
Мой голос – видимо, я отвыкла говорить – прозвучал хрипловато и надсадно.
Он взял меня за руку, и я не отстранилась.
– Ты… в порядке? – спросил он, помолчав.
Глядя на меня, Фрэнк слегка хмурился.
– Я беременна.
В моем дезорганизованном сознании этот момент представлялся очень важным. Я не думала о том, что скажу Фрэнку, если когда-нибудь встречу его снова, но, как только увидела его стоящим в дверях, мысли мои прояснились. Я скажу ему,
