так и не понял, что ты имел в виду под «листовым золотом».
– В загадке я представлял человека, пишущего пером и чернилами по пергаменту с золочеными иллюстрациями.
– Ты должен задать эту загадку моему дяде. Он хорош во всем, что касается религии.
– Кто он?
– Моя мать – сестра короля Карла.
Я успел лишь открыть рот, чтобы ответить, как меня перебил Ансеис:
– Это правда, Хроудланд, что король собирается пойти войной на сарацин в Испанию?
– Не в этом году. Теперь уже поздно, – ответил он.
– На юге можно вести боевые действия почти до Рождества, – заметил Беренгер.
– Это ты можешь обсудить с Герардом,[3] – сказал Хроудланд, взглянув на седого пожилого мужчину.
Про загадки забыли. Беседа переключилась на то, сколько потребуется времени, чтобы собрать войско, на скорость передвижения обоза, правильное соотношение лучников, пехоты и конницы, правильную тактику против сарацин. Из их разговоров и споров я понял, что Герард приехал с юга и что когда король Карл отправлялся на войну, мои товарищи, королевские гости, служили командирами в его войске.
Спор вызвал в памяти единственное сражение, в котором я участвовал, и мне пришлось, извинившись, выйти из-за стола. Озрик вернулся из королевских кладовых с охапкой одежды, и я показал ему свободную кабинку, куда он сложил мой новый гардероб. Когда раб ретировался, я лег на койку и закрыл глаза. День был долгий, и я устал, так что почти мгновенно заснул.
Мне явился брат-близнец или, точнее, его призрак сел рядом с моим ложем. Он выглядел так же, как всегда, когда приходил по ночам, – задумчивым и спокойным, а не жутким трупом, каким я видел его в последний раз. В сновидениях он рос так же, как и я, и иногда казалось – смотрюсь в зеркало, а не гляжу на умершего десять лет назад брата.
Он долго сидел, ничего не говоря, порой оглядывая мой маленький альков, и, наконец, спросил:
– Что ты думаешь о них?
Как всегда, я не ответил. В этом не было нужды. Брат всегда сам отвечал на свои вопросы.
– Узнавай о них все, что сможешь. Подозревай того, кому стал доверять, и доверяй тому, кого подозреваешь.
Потом он встал и ушел.
Я проснулся до рассвета. Какое-то время лежал в своей кабинке, вспоминая, где нахожусь. Потом поднялся и бесшумно оделся во франкский наряд, который мне принес Озрик – льняные подштанники и рубашку, шерстяные рейтузы с подвязками крест-накрест, а сверху тунику с поясом. Озрик подыскал кожаные сапоги подходящего размера. Меня задержал лишь длинный плащ в форме двух квадратных полотнищ. Потребовалось некоторое время, чтобы в темноте должным образом приладить его на плечи, дабы он свисал спереди и сзади, оставляя по бокам разрезы.
Я тихо пересек помещение, стараясь не разбудить своих новых товарищей, и вышел на улицу. Ночью дождь прекратился, в воздухе пахло сыростью и плесенью. Лишь едва заметное свечение показывало, где взойдет солнце. Я стал
В старофранцузском эпосе («Жирар Русильонский») его зовут Жераром или Жираром.
