в армии даже сделал три парашютных прыжка. На что Хрущев Н. С., улыбаясь сказал: «Надеюсь, что на этот раз вам прыгать с парашютом не придется, но зона полета будет далеко не безопасна – не боитесь лететь?» Я ответил: «Никита Сергеевич! Время для нас тяжелое, и бояться или опасаться, думать об этом некогда, да и не положено». Никита Сергеевич с какой-то особой грустью сказал: «Да, времена далеко не легкие – враг наш сильный и коварный, нам надо много работать, чтобы восполнить пробелы, остановить фашистов, а затем и начать их по-настоящему бить». Далее Хрущев говорил: «Речь, товарищ Шелест, о том, чтобы вы полетели в Тулу и, как инженер, ознакомились с технологией и организацией производства шпагинских автоматов ППШ, взяли бы чертежи и технологию по производству автоматов. Я вам дам письмо к товарищу Жаворонкову, секретарю Тульского обкома партии, я с ним уже переговорил по этому вопросу. Вас на аэродроме встретят и все сделают, о чем мы с вами говорили. Постарайтесь не задерживаться, надо срочно организовывать у вас в Харькове производство автоматов. Вопросом интересуется товарищ Сталин. Немцы часто своей трескотней из автоматов наводят панику, нам надо иметь свои автоматы. Ну как, задача для вас ясна?» Я ответил: «Да, ясна, когда надо вылетать?» Хрущев сказал, что желательно сегодня, хотя время и было уже позднее. Он предложил меня отправить военным самолетом Ил-14. Обращаясь к Никите Сергеевичу, я сказал, что мне хотелось бы полететь служебным самолетом завода № 75. Я на нем уже летал в Запорожье, знаю хорошо летчиков, да и самолет небольшой – «немецкая рама», двухмоторный, маневренный, может лететь даже на очень низкой высоте. Хрущев при этом сказал: «Ну что ж, вам лететь, решайте сами». Епишев подтвердил, что самолет действительно неплохой, отличный экипаж, на самолете даже установлен пулемет. Тут же Епишев позвонил на завод и сказал, чтобы самолет немедленно был готов к вылету. Никита Сергеевич лично вручил мне пакет для товарища Жаворонкова, кроме того, просил устно передать ему привет. По возвращении из Тулы я обязывался лично доложить Хрущеву о результатах моего полета в Тулу.
В октябре день становится значительно короче, надо было спешить, чтобы в Тулу прилететь еще засветло, но в полете пришлось обходить опасные места, время, назначенное для нашего прилета, вышло. Прямую связь держать с Тулой было опасно, так как везде шныряли немецкие самолеты, к тому же испортилась погода, быстро потемнело, аэродром был закрыт облаками. Самолет пробил облака над аэродромом и круто пошел на посадку, и в это время по нашему самолету был открыт огонь из крупнокалиберного пулемета трассирующими пулями. Летчик включил все опознавательные огни и сигналы и, буквально пикируя, все же сумел приземлиться. Нас осветили мощными прожекторами, со всех сторон на машинах подъехали вооруженные красноармейцы во главе с подполковником. Подполковник ругался самой отборной бранью, когда ему стало ясно, что мы не фрицы. Он в горячке орал: «Я же вас мог расстрелять! Откуда вы появились, да еще на таком самолете?» Я представился,
