было бы не понятно, каким образом дом закрыт изнутри и куда делась хозяйка. Вскрыв сундук, Машка влезла в него с головой, стараясь подобрать себе более носимые наряды, которые лежали еще со времен её молодости, но её гардероб был жалок и скуден. Схватив первое попавшее платье времен покорения целины, Машка надела его на свое обновленное тело и на скорую руку, накинув на плечи Павлово— Посадский платок, предстала перед зеркалом в образе деревенской простушки, изгнанной из столицы на сто первый километр. Теперь можно было не спешить. В таком виде её вряд ли бы кто узнал. Накрасив красным карандашом губы, Балалайкина улыбнувшись, подмигнула себе и, потрогав налившиеся соком груди, услышала крики и стуки в двери.
– Давай Прохор, ломай двери! Руби скорее, чай Максимовна, наверное, уже перед господом представилась! – орала Канониха, вытирая катившие по лицу слезы.
Прохор, держа топор наперевес, словно разбойник, поднялся на высокое крыльцо. Перекрестившись, он сказал, будто с трибуны мавзолея:
– Бабы! Бабы, да простит меня господь! Не ради любопытства праздного, а истины ради, творю я сие беззаконие! Не держите на меня зла! Участковому подтвердите, что не ради злого умысла, а ради спасения тела усопшей Марии Балалайкиной, пришлось мне портить частную собственность.
Только он замахнулся, чтобы ударить в дверь, как за ней послышался звук падающих ведер. Здоровый русский мат, перемешанный с проклятиями, послышались из дома. Прохор бросил топор и, крестясь, слетел с крыльца, будто собственными глазами увидел воскресшего покойника.
– Свят, свят, свят, – молился он, стоя на коленях.
За дверью кто—то зазвенел железным засовом. После небольшой паузы они распахнулись, и на пороге возникла молоденькая девушка. Она грызла яблоко, и ехидно улыбалась.
– Шлюха, – заорала Канониха, видя красный Павлово – посадский платок и алые, как ягоды клубники губы.
Бабы в страхе отпрянули назад.
– Это кто тут шлюха?! – заорала Машка, и швырнула в Канониха недоеденный огрызок. Это я что ли шлюха?! Чаго хату ломаете?! Не видите, сплю я, – сказала Балалайина. Может мне участковому вашему позвонить, да сообщить о погроме?
– А ты нас участковым не пугай! Пуганые мы! Ты откуда такая взялась, – завопила Канониха, переводя свои тощие руки в положение боксерской стойки.
Держа проверенный временем антигуманоидное оружие под названием ухват, Машка спустилась с крыльца и, стиснув от злости зубы, замахнулась на митингующих.
– Цыц – старые клячи! А ну—ка разбежались по норам! А то я вам сейчас устрою бойню под Фермопилами, – сказал Машка, – Эх, я сейчас, вас.…Уф!
Старухи крестясь, отпрянули от хаты, давая себе оперативный простор для бегства. Канониха, была не робкого десятка, и, закрыв баб своей грудью, пошла вперед, чтобы дать незнакомке достойный отпор.
