он тоже его читал. А она-то думала. Но все равно последнее слово будет за нею:
– «О нет, царь мой, возлюбленный мой, я не жалею. Если бы ты сейчас же встал и ушел от меня и если бы я осуждена была никогда потом не видеть тебя, я до конца моей жизни буду произносить с благодарностью твое имя, Соломон!»
Ласково провела пальчиком по его губам, в душе торжествуя, полагая, что он уже не найдет более достойного продолжения. Но парень словно и не думал останавливаться:
О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!
Глаза твои голубиные под кудрями твоими;
Волосы твои – как стадо коз,
Сходящих с горы Галаадской;
Медленно-медленно в восторженном изумлении раскрывались девичьи глаза, обнажая свою бездонную глубину…
Зубы твои – как стадо выстриженных овец,
Выходящих из купальни,
Из которых у каждой пара ягнят,
И бесплодной нет между ними;
Застыл удивленно полураскрытый ротик. Она, она такого еще нигде не читала и не слышала. Что это? У Куприна такого и в помине нет…
Как лента алая губы твои,
И уста твои любезны;
Как половинки гранатового яблока —
Ланиты твои под кудрями твоими;
Господи, он не сочиняет, он что-то цитирует, шпарит наизусть. Но что же это, что…
Шея твоя – как столп Давидов,
Сооруженный для оружий,
Тысяча щитов висит на нем —
Все щиты сильных;
Два сосца твои – как двойни молодой серны,
Пасущиеся между лилиями…
Ах! В сладкой истоме изгибается спина, когда его ищущие губы в подтверждение этих слов находят один из острых и трепещущих в желании комочков нежнейшей плоти…
– Ах! Рэмка, скажи, признайся, что это было…
– Это «Песнь песней» Соломона.
Нет, это просто невозможно! Она, сколько ни пыталась, нигде не могла этого найти…
– Рэмка, ты… ты…
Нет, он все больше и больше поражает ее…
Светало. Давно он проснулся и теперь ласково и нежно смотрел на свою любимую девушку, уютно устроившуюся свою прекрасную головку у него на коленях. Рэм старался сидеть тихо и не шевелиться, боясь разбудить ее неловким движением. Пока еще есть время, пускай поспит…
Через час он кончиками пальцев осторожно провел по ее нежному лицу. Медленно, словно нехотя, она просыпалась. Открыла глаза. Мягко и ласково улыбнулась. Потянулась к нему, обняла его за шею и горячо зашептала ему на ухо:
– Поедем, Рэмушка, пора. Ты ничего не говори. Не надо. Потом ты все поймешь…
Потом он все… поймет? А чего тут понимать? Ему и так уже все давно стало ясно и понятно. Он любит ее, и она тоже его любит. Теперь ей уж точно не удастся отвертеться. Он сам все слышал своими ушами, что шептала она ему в забытье, когда голос разума утих, и во всю силу говорили одни чувства.
Подъехать
