в телевизор. Никто, кроме дедушки, не умел рассказывать интересные истории. Карлу было приятно слушать о том, что он – особенный мальчик, не как все. Чем старше он становился, тем глубже верил в свою исключительность.
Родителям не приходило в голову прислушаться к речам старика, обратить внимание, что он там бормочет ребенку. Наверное, сказки рассказывает. Они не могли представить, что именно эти сказки стали для ребенка единственной реальностью.
Про дедушку давно знали, что у него не все в порядке с головой, но Густаф и Марта не придавали душевной болезни никакого значения. Смирный, неопасный – ну и ладно. А странности бывают у всех. Только когда он попытался ночью поджечь лавку, они опомнились и отправили дедушку Фрица в лечебницу.
Карлу было десять лет. Он навещал дедушку каждую субботу, сидел на стуле у высокой койки в маленькой палате с зарешеченным окном. Соседи по палате кричали, бормотали. Лохматый старик на соседней койке сосал младенческую пустышку, которая висела у него на шее на голубой ленточке. Когда соска выпадала изо рта, он корчил обиженную гримасу и разражался ревом, словно огромный, сморщенный, чудовищный младенец.
У дедушки Фрица, как у всех в этой палате, под кроватью стояло резиновое судно. От запаха хлорки у Карла противно першило в горле и слезы наворачивались на глаза.
– У тебя голубая кровь, Карл. Ты не гляди, что из разбитой коленки течет красная. Ты прижги рану и погляди на фамильный герб, – говорил дедушка Фриц. – Мир рушится потому, что в этом веке им управляют плебеи. Адольф Шикльгрубер был сыном грязной батрачки и мелкого таможенного офицеришки, который сам являлся незаконнорожденным, к тому же приходился Кларе, матери этого недоноска, родным дядей. Вы слышите? Он быдло, недоносок, этот ваш обожаемый Адольф Шикльгрубер! – Дедушка Фриц кричал, обращаясь уже не к внуку, а ко всей палате, размахивал руками в крупных желтоватых пятнах старческой пигментации, тряс маленькой лысой головой.
Старик на соседней койке хлопал в ладоши и энергично сосал пустышку.
– Они родные братья с русским быдлом Джугашвили. Тот – сын прачки, этот – поденщицы. И оба оказались кретинами, как все плебеи в этом мире. Были бы умней, могли бы договориться. Они так похожи! Адольф учился пению в хоровой школе бенедиктинского монастыря. Иосиф учился в православной школе и готовился стать попом. Адольф рисовал бездарные картинки и считал себя художником. Иосиф писал бездарные стихи и считал себя поэтом. Женщины, которые были рядом с ними, кончали с собой. Адольф поставил перед собой цель – уничтожить несколько миллионов евреев и славян. Иосиф уже приступил к этому благородному делу и здорово преуспел, надо отдать ему должное. Они так похожи, эти два главных идиота двадцатого века. Они не договорились и проиграли оба. Но на самом деле, мой мальчик, они победили, однако по своей плебейской тупости даже не успели понять этого.
Сморщенное горбоносое лицо дедушки придвинулось совсем близко к лицу Карла. Выцветшие почти до желтизны когда-то светло-карие глаза
