разу не слышал, чтоб он матерился. А этот… – Он отчаянно покрутил головой. – У меня, у мужика, уши вянут. Сейчас еще ладно, он чего-то добился от актеров, что-то начало получаться, он так-сяк доволен, а на первых репетициях такими словечками их называл, я умираю. Вон того парня, – Леший показал на худенького актера, зачем-то забравшегося на самую вершину сложного модуля-пирамиды и притулившегося там, словно воробышек на шатком насесте, – только вчера обозвал сперматозоидом. Можете это себе представить?!
Майя и Сергей дружно уставились на парня. Оба слабо представляли себе, как именно должен выглядеть сперматозоид, но было в этом слове что-то хилое, вихляющееся, как и в тощей, худосочной фигуре актера. Может, Мисюк все-таки прав?
– Я что хочу сказать, – осторожно начал Леший, который почему-то сразу взял шефство над новенькими (может, по природной доброте, а может, потому, что ни в какую не мог оторвать глаз от Майиных убийственных ног), – если этот дядька начнет матюгаться, вы просто не слушайте, не обижайтесь. Ну, у него эта матерщина как… как вода из крана капает, понимаете? Вы же не будете обижаться на кран, если из него капает?
– Постараемся. – Майя признательно улыбнулась. – А чего это он поет: ни-на, ни-на? Микрофон проверяет?
– Да нет, помрежа нашего зовут Нина Евгеньевна, это он ее призывает. Репетиция назначена на десять, он пришел точно, а видите, актеры еще не все, и Нины нет.
– Господи, я вообще не понимаю, как можно опаздывать на репетицию к такому человеку! – прошептала Майя, которая была жутко пунктуальна.
– А где он живет, в какой гостинице? – спросил Сергей, исподтишка разглядывая массивную золотую цепь, которая лежала на полной груди знаменитого режиссера, обтянутой тесноватой водолазкой, и еще больше делала его похожим на женщину.
– Ему театр квартиру снял на Верхне-Волжской набережной, машина его обслуживает. У него расписание железное, себя на работе не жалеет, вкалывает как зверь, не то что наши лоботрясы, – пробормотал Леший, придирчиво оглядывая сцену. – Черти, куда задевали подсвечники? Все, ребята, я с вами прощаюсь, пойду искать реквизит. А то еще и мне нагорит от великого человека!
Между тем сцена наполнялась людьми. Все были одеты абы как, но довольно тепло (в театре, такое впечатление, еще не начинали топить), и Сергей чувствовал, как дрожит Майя в своем концертном, очень красивом, но очень легком платье. Да и его самого уже ощутимо познабливало.
Наконец появилась и «Ни-на», оказавшаяся пухленькой старушкой с кипой разрозненных бумаг в руках. Она уселась за низенький столик в углу сцены, включила настольную лампу и принялась разбирать листочки. Мисюк смотрел на нее с видом терпеливого мученичества.
– Гоним ту сцену, что недоработали вчера, – сказал он, когда помреж наконец-то перестала шелестеть бумагой. – Где у меня Шариков?
Худенький «сперматозоид», сидевший на макушке пирамиды, помахал рукой.
– Отлично. Азазелка где? Гелла, Бегемот? Коровьев, Мастер и Борменталь?
Поочередно махали руками, обращая
