ребенку непривычно оставаться одному. Рядом всегда кто-то есть. Одиночество достижимо только в мыслях. Вокруг так много реальных людей, диктующих тебе, что и как делать, что единственный способ побыть одному в своем собственном мире, с его миниатюрными ценностями, – это сбежать, хотя бы в воображении, на какой-нибудь пляж.
Вот тут я в самом деле оказался один.
Я свернул к воде и зашел по пояс в прохладные волны. Прежде, окруженный толпой, я ни разу не осмелился даже взглянуть на это место, не то что сойти в воду, искать и звать кого-то. Но теперь…
Вода – как фокусник. Распиливает тебя на половинки. Получается, что ты теперь состоишь из двух частей, и нижняя тает, расплывается, как сахар. Прохладная вода, и время от времени – волна, что очень изящно запинается и падает, в кружевных завитушках пены.
Я позвал ее. Выкрикнул ее имя раз десять.
– Тэлли! Тэлли! О Тэлли!
Удивительно, но в детстве действительно ожидаешь отклика. Чувствуешь, что твои мысли способны стать реальностью. И иной раз бываешь не так уж и не прав.
Я думал о Тэлли, которая прошлым маем пошла здесь купаться, вспоминал, как болтались ее светлые косички. Она шла, смеясь, и на ее щуплых двенадцатилетних плечиках играло солнце. Я вспоминал, как улеглась рябь, как прыгнул в волны спасатель, как кричала мать Тэлли и как Тэлли не вернулась…
Спасатель уговаривал ее выйти, но она не вышла. Он вынырнул с обрывками водорослей в костлявых пальцах, а Тэлли не было. Она уже не сядет напротив меня в школьном классе, с ней уже не поиграешь в мяч вечером в комнате, когда проводишь лето среди кирпичных городских строений. Она зашла слишком далеко, и озеро ее не отпустило.
И теперь, одинокой осенью, когда небо и вода сделались бескрайними и пляж не имел ни конца, ни начала, я в последний раз, в одиночку, сошел в озеро.
Я снова и снова звал ее. Тэлли, о Тэлли!
Ветер обвевал мои уши нежно-нежно, как он обвевает отверстия морских раковин, чтобы они зашептали. Вода вздыбилась, обхватила грудь, потом колени, вверх-вниз, туда-сюда, засасывая пятки.
– Тэлли! Вернись, Тэлли!
Мне было всего двенадцать. Но я знал, как сильно ее люблю. Это была та любовь, что не имеет ничего общего ни с плотью, ни с нравственностью. Она не более дурна, чем ветер, озеро и песок, покоящиеся бок о бок целую вечность. Она состояла из долгих теплых дней, проведенных вместе на пляже, и мерной череды дней, проведенных в школе за монотонной зубрежкой. Всех долгих осенних дней прошлого года, когда я носил из школы домой ее книги.
Тэлли!
Я крикнул ее имя в последний раз. Меня трясло. Я ощущал на щеках влагу и не знал, как она туда попала. Волны не захлестывали так высоко.
Развернувшись, я выбрался на песок и простоял полчаса, надеясь уловить хоть знак, хоть намек, хоть что-нибудь на память о Тэлли. Потом я опустился на колени и стал строить замок из песка, красивый, как те, что мы во множестве соорудили вместе с Тэлли. Но этот замок я возвел
