блатным фольклором из динамиков. С крыльца Иван Сергеевич увидел, как из нее вылезла какая-то женщина в пронзительно желтой мини-юбке и, открыв калитку, по дорожке направилась к дому. Передвигалась она как-то странно, неуверенно, слегка пошатываясь, то ли из-за высоченных шпилек на ногах, то ли из-за того, что явно была не совсем трезва. Это оказалась Ольга, Анечкина мама.
Взобравшись на террасу, она бесцеремонно шлепнулась в кресло.
– Ну что, – начала не поздоровавшись, – как тут моя красотка?
– Да хорошо все, здорова. Проведать приехала?
– Не, забираю. У меня тут планы изменились, – и Ольга взялась за ручку коляски. Рута зашлась злобным лаем. – Псину свою убери. Поехали мы.
– Как забираешь, – схватив за ошейник собаку, все еще не мог понять Иван Сергеевич, – ты же говорила, она тебе не нужна.
– А теперь понадобилась. Моя дочь – что хочу, то и делаю, – и Ольга покатила коляску к выходу с участка. Проснулась и заплакала девочка, лаяла, рвалась из рук хозяина Рута, а сам он никак не мог сообразить, что происходит. Из машины вылез плотный, наголо бритый бугай и стал складывать коляску в багажник.
– Ольга, – крикнул Иван Сергеевич – а питание, бутылки, памперсы, и одежда для Анечки тут… и заяц ее.
– Да, совсем забыла, давай, – вернулась Ольга.
Еще через пару минут рев двигателя затих где-то вдали. Отпустив, наконец, Руту, мужчина опустился на ступеньку крыльца. К нему уже спешили встревоженные соседки.
– Иван, это что было-то? Кто?
– Анечку забрали.
– Как забрали, кто?
– Мать, Ольга.
– Это та вот пьяница, что из машины еле вылезла? Да как же ты отдал?
– Стой, Лидка, – это уже была баба Люба, – не лезь. Что он сделать-то мог? Видишь плохо Ваньке, за грудь держится. Давай в комнату, за валидолом. А ты, Сергеич, держись. Ничего пока не случилось. Ну, забрала, подумаешь, пару дней поиграется и опять отдаст. Сейчас Алешка вернется и сам разберется. Еще может совсем ваша станет, документы на нее выправите. Ты давай, не дури, инфаркта нам еще не хватало. Сам знаешь, Скорая сюда ездить не любит.
В эту ночь мужчина не спал совсем, бесцельно слоняясь из угла в угол. Взгляд его останавливался то на забытых на комоде крошечных носочках, то на задвинутом за шкаф сложенном манеже. Рута тоже вела себя непривычно: нервничала, вопросительно смотрела на хозяина, которому нечего было ей ответить.
А к вечеру следующего дня появился сын, загорелый, посвежевший, с изрядным запасом крымских вин.
– Ну как ты тут, отец? Прости, что не звонил, мобильник в море случайно утопил. Завтра новый куплю. А ты что-то неважно выглядишь. Болел? Случилось что?
Выслушав все, что произошло с Иваном Сергеевичем в последние недели, сын недоуменно пожал плечами:
