за дверь, оттолкнув свою дочь.
Разгребая сено, обнаружила очень красивую женщину всю окрававленную, словно по её коже водили вилами. И практически раздетую, только куски каких-то тряпок покрывали отдельные части её тела. Женщина была без сознания. «Ох ты горюшко-то моё, горе – запричитала старуха – и что это тут все повадились падать с неба, прямо житья не стало». Оглянулась на дочь: «Ну что застыла, давай тянуть её в избу. Ты же видишь, что она раненая». Кряхтя и охая, вдвоём кое-как затащили Люцию в дом. Обмакивая самогоном глубокие рваные царапины женщины, старуха не уставала причитать: «ох, доченька, ты посмотри как сердешная, натерпелась-то. Да твой названый братец Браун тоже с неба свалился. И куда он пропал, долго чаго-то его нету. Ну ты гляди как разнесло-то, прямо вот видишь, с мясом клок выдран. А батюшки, что творится—то в этом мире, шо будет, шо будет».
Молодая женщина заплакала: «мой Браун обещался меня в университет свой поступить» – «Да на кой тебе этот унитет дался, иди, лучше, корову доить научись. С утра самого уже орёт, сердешная». – «Да ничего вы не понимаете, мамонька, он обещался меня подготовить. Уверял, что у меня таланты пропадают». И завыла надрывно и протяжно. Старуха оторопело смотрела на дочь. «Прямо как наследственное какое-то – удивилась про себя – я ведь тоже так вою, и мать моя, и бабка, говорят, тоже, пробабка».
Но тут их прервал стон раненой женщины: «где я?». – «Да в избе ты – отвечала старуха – только скажи вот мне, неграмотной, как же это тебя угораздило так высоко забраться-то, что аж свалилася оттудова. И что это всем людям неймётся-то, будто на земле место им всем мало» – «Так вы – люди?» – спросила слабым голосом женщина. «Ой, шо делается-то, да она совсем раненая! К доктору её бы надо, психатевту, ну да ничего, выходим. С такой высоты-то падать, я думаю, совсем мозги в полёте все растерять можно – снова запричитала старуха – ну ладно, засни, сердешная, много ты сегодня настродалась-то. А ты, дочка, сходи во двор, бурёнку доить надо, а то пойдёт рога свои чесать о нас, с боли-то». И старуха выдворила дочку вон из избы. Но не успела Агафья настроиться и спросить свой сокровенный вопрос, как в избу ввалился народ. «А ну, Агафья, показывай нам свою инопланетянку – раздался хор голосов – ээээ, да это же просто женщина обыкновенная. А дочка-то твоя фантазёрка, однако». Народ тем не менее жаждал новостей и информации.
Люция уловила любопытство. Приподнялась, и удобно устроилась на лавке. Теперь самое время было завести разговор: «ну как же вы такое говорите, какая фантазия? Не бывает фантазий» – «А ты кто?» – «Люция меня зовут».
И вот уже рассказывала людям о том, почему не бывает фантазии и что ничего нового придумать человек не может: «человек представляет себе новые образы – а они уже существуют и совсем, оказывается, не новые. Ведь функция человека – это хранение информации. А человек может пользоваться только тем, что хранит». Её прервала главная активистка
