придвинула к ней бутылку с рюмкой, и поднялась в спальню, чтобы разобрать вещи.
Едва коснулась чемодана, сильная дрожь, скорее судороги, охватили члены. Женя забилась в истерике:
– Папа, папа, не оставляй меня!
Когда пришла в себя, был вечер. Желудок скрипел от голода, и Женя вспомнила, что в последний раз ела утром в лагере. С тех пор прошла вечность. Подошла к двери, прислушалась: тихо. Спустилась в гостиную. Мать спала на полу, верно, свалилась со стула. Брезгливо обойдя её, как обходят грязного, дурно пахнущего бомжа, открыла холодильник в поисках съестного. Ага, йогурт, сосиски, в морозильнике пельмени и пицца. Выбрала последнюю, сунула в микроволновку. Включила электрочайник.
Насытившись, пыталась привести в порядок мысли. Кабинет! Открыла дверь отцовского кабинета. Ничего не изменилось, словно хозяин вышел на минутку. Рука потянулась к ящику стола. Закрыт. Глазами поискала ключ. Неожиданно взгляд остановился на портрете юноши с ясным взором, висящим на стене: отец, после окончания школы. Рядом одинокий ключ на маленьком гвоздике.
В ящике находились деловые бумаги, которые девочка осторожно сложила на стол. Под ними лежала тонкая папка, с газетными вырезками. Ничего интересного. Одна привлекла внимание, с вырезанной фотографией. Заметка: «Суд над серийным убийцей вынес суровый вердикт». Пробежала глазами, увидела свою фамилию, дважды вернулась: «Наумов Алексей, Алексей…». Алексей. Все-таки мама права: у отца был брат Алексей. И его судили за убийства! А где фотография? Ответ прост: папа вырезал. Но зачем? В уголке газеты заметила год, номер и название. Когда-нибудь Женя узнает всю правду.
Вырезку взяла себе, остальное аккуратно сложила, и убрала на место. Ключ повесила обратно на стену. Юный папа улыбался с фотографии. Сняла. Пусть улыбается только ей. А спросит отец, Женя скажет, на время, уж очень он хорош.
Вдруг что-то толкнуло Женю в грудь, да так сильно, что она едва удержалась на ногах. Папа мёртв и никогда ни о чём не спросит. Волосы на голове зашевелились: папа в темной сырой могиле, глубоко под землей. Разум отказывался верить, а чувства противоречили сами себе. Громкий стон заставил девочку вздрогнуть: пьяный голос пересыпал матом слова:
– Олег, … принеси выпить… своей… матери! Олег, Олежек!
Дальше хныканье. Потом громкий храп.
Жене не давала покоя мысль: когда мама определила Олега в санаторий? Был ли брат на похоронах отца? Но это можно узнать от матери, когда она проспится, наконец. Женя редко видела мать в таком состоянии: может пару раз после девичников. И вот теперь она напилась в одиночку. Почему? Что мама хотела заглушить спиртным? Вину перед отцом, или перед детьми?
Спустилась в гараж. Обе машины, мамина и папина, стояли на месте, словно дожидаясь поездки. Всё было как обычно, только вещи, казалось, осиротели, и веяло холодом. Детский мир рухнул, и жизнь катилась по предназначенной судьбой трагической колее. Женя присела на потёртый табурет и, словно впервые огляделась: что расскажут стены помещения? Они молчали. Табурет был теплым, точно отец недавно поднялся с него.
– Папа
