эти двое были совершенно счастливы молча.
Когда Лялькины кеды стали на размер больше, чем у отчима (она, к своему огорчению, уродилась в мать – тощая, но громадная, вся в сочленениях и мослах), рухнул СССР – и мать радовалась так, будто лично его развалила. Ляльке было все равно – она уезжала на сборы, бросала в спортивную сумку майки, трусы, полотенца, так – это не забыла, это, кажется, тоже. А – ну его к черту. На месте разберусь. Она обняла на прощание отчима, окончательно к тому времени переселившегося на кухню – вместе с раскладушкой, а ты не волнуйся, говорил он Ляльке, – мне тут хорошо, в тепле, сижу себе, как сверчок за печкой, да сверчкую. Лялька расцеловала его в обе щеки, маленького, худого, только пузико взялось, откуда ни возьмись, и отчим отчаянно этого пузика стеснялся, питался исключительно творогом и удвоил утренние пробежки – но все напрасно. Все напрасно. Когда через месяц Лялька вернулась со сборов – отчима уже похоронили.
Токсический миокардит, – виновато сказал врач “скорой помощи”, прибывший засвидетельствовать смерть, Лялька разыскала его, не поленилась, она хотела знать, как все случилось. Да так и случилось – сидел, как всегда, на кухне, заваривал чай, слушал через дверь умные разговоры, сверчковал, а потом прилег на раскладушку и… Такое больное сердце! Ему совсем были противопоказаны нагрузки. Совсем. А он у вас, кажется, спортом занимался? Лялька кивнула, зашла домой, взяла так и не открытую после сборов спортивную сумку и ушла. Навсегда.
Перекантовалась сперва у одной товарки по секции, потом у другой, устроилась продавщицей в ночной ларек, прижилась, подзаработала, но надолго не удержалась – жестоко избила попытавшегося пристать к ней хозяина, благо ноги, спасибо отчиму, были у нее стальные, как у страуса. Только вмажь – голова сразу сама до жопы внутрь провалится. Крышевавшие хозяина бандиты хотели сперва, смеха ради, переломать ей кости, но потом угостили ликером и отпустили – почуяв свою, Лялька была совсем без башки, как и они, и, конечно, будь она парнем, не ушла бы ни за что, прибилась бы к какой-нибудь шайке и превратилась в обычную бандитскую торпеду времен девяностых – два-три года разудалой жизни, девятка цвета мокрый асфальт, пуля в голову, морг, рай. Но – не срослось, не повезло, потому Лялька долго мыкалась на самом дне неласковой московской жизни, пока не вынырнула уже в сытые нулевые – биржевым брокером, причем довольно удачливым. А что, господи? Нервы у нее были как канаты, терпение ослиное, а на этой работе больше ничего и не требуется. Бабки валились на Ляльку со страшной силой – только успевай подбирать, деньги вообще любят смелых и безголовых, к тому же у Ляльки имелась цель, а деньгам это тоже очень нравится. Цель была ясная, очень простая – найти свое место. Не в жизни, нет. С жизнью как раз все было очень просто. Лялька хотела найти место, чтобы состариться и умереть.
Кошку положили в коробку из-под осенних ботинок отчима – получилось в самый раз, даже свободно, а на дно постелили Лялькину футболку,
