Альпах, чем ближе к долинам,Краски цветов все бледней,
Словно тускнеют, почуяв
Скучную близость людей.
Здесь – до болот ниспадает
Грань вековечных снегов;
Тихая жизнь не свевает
Яркости божьих цветов;
Дружно пылают гвоздики,
Рдеют с бессчетных вершин
Мохом окутанных кочек,
Вспоенных влагой трясин.
«Какие здесь всему великие размеры...»
Какие здесь всему великие размеры!
Вот хоть бы лов классической трески!
На крепкой бечеве, верст в пять иль больше меры,
Что ни аршин, навешаны крючки;
Насквозь проколота, на каждом рыбка бьется...
Пять верст страданий! Это ль не длина?
Порою бероева китом, белугой рвется —
Тогда страдать артель ловцов должна.
В морозный вихрь и снег – а это ль не напасти? —
Не день, не два, с терпеньем без границ
Артель в морской волне распутывает снасти,
Сбивая лед с промерзлых рукавиц.
И завтра то же, вновь... В дому помору хуже:
Тут, как и в море, вечно сир и нищ,
Живет он впроголодь, а спит во тьме и стуже
На гнойных нарах мрачных становищ.
«Здесь, говорят, у них порой...»
Здесь, говорят, у них порой
Смерть человеку облик свой
В особом виде проявляет.
Когда в отлив вода сбегает
И, между камнями, помор
Идет открытыми песками,
Путь сокращая, – кругозор
Его обманчив; под ногами
Песок не тверд; помор спешит, —
Прилив не ждет! Вдруг набежит
Отвсюду! Вот уже мелькают
Струи, бегущие назад;
То здесь, то там опережают,
Под камни льются, шелестят!
А вон, вдали, седая грива
Ползущего в песках прилива
Гудит, неистово ревет
И водометами встает...
Скорей, скорей! Но нет дороги!
Пески сдаются, вязнут ноги,
Пески уходят под ногой...
Все выше волн гудящих строй!
Их гряды мечутся высоко,
Чтоб опрокинуться потом...
Все море лезет на подъем!
Спасенья нет... Блуждает око...
Все глубже хлябь, растет прилив!
Одолеваемый песками,
Помор цепляется руками,
И он не мертв еще, он жив —
А тяжкий гул морского хора,
Чтоб крик его покрыть полней,
В великой мощности напора
Стучит мильонами камней...
«Взобрался я сюда по скалам...»
Взобрался я сюда по скалам;
С каким трудом на кручу взлез!
Внизу бурун терзает море,
Кругом, по кочкам, мелкий лес...
Пигмеи-сосенки! Лет двести
Любой из них, а вышиной
Едва-едва кустов повыше;
Что ни сучок – больной, кривой.
Лет двести жизни трудной, скучной,
И рост такой... Везде вокруг
Не шум от ветра – трепетанье,
Как будто робкий плач,
