вам, Юрий Павлович. Попробую хоть как-то успокоить жену Паршина.
Успокоить ее Верхову не удалось, но ее порадовало, что муж не оставлен без внимания больших людей, каковыми для нее были бывшие мэр, начальник милиции и прокурор. На вопрос, кому она сообщила об аресте мужа, она ответила:
– Всем. Вся деревня сейчас у меня во дворе. Утром все взрослые собираются ехать к вам в город и требовать освобождения Пети. В Доме Культуры школьники пишут плакаты. Как мне только что сказали, из других деревень тоже собираются завтра ехать.
В половине восьмого утра опять же на мобидьный телефон Кати позвонила Осипова из Козловки. Спросив, что известно насчет Паршина, она затем сообщила, что ее и еще двоих коммунистов выкинули из списка кандидатов. Поинтересовалась, как в Лесках в целом. Об этом Верхов пока еще не знал, но сказал, что, судя по тому, что в город съезжаются со всех деревень, там то же самое.
– У нас тоже начали съезжаться. Будем бороться, Константин Алексеевич. В том числе и за вас.
Утром по дороге на работу Верхов обратил внимание на стоявшую недалеко от поворота к мэрии вереницу полицейских машин, затем ему навстречу прошли четыре огромных автобуса с номерами Центрограда. Хотя их окна были плотно занавешены, ему показалось, что людей в них не было, и это удивило его: где высадили опоновцев, и были ли они? Если автобусы были пустые, то зачем гнать их сюда? И куда? У него промелькнули ответы, но он их отбросил, как крайне нежелательные.
Он сам напросился у Хохлова поручить ему связь завода с существующими вспомогательными и мелкими производствами и создание новых не только в Лесках, но и в других районах. Директор с радостью согласился, дал свои предложения, и Верхов тут же с энтузиазмом взялся за дело. От работы его оторвал звонок Безусяка.
– Ты где сейчас?
– На заводе. А что?
– Вот и сиди там, как сурок, и не вздумай пойти на митинг.
– Значит, он все-таки начался, несмотря на запрет?
– Как сказать. Площадь оцеплена приезжими опоновцами со щитами. Всех, приближавшихся к ним они избивают дубинками. Но люди все прибывают, пока только городские. Колхозников, как мне доложили мои бойцы, не пропускают в город. Там тоже их избивают. Самое страшное, что защитить людей некому. У моих бойцов, включая ОМОН, оружие, как тогда отобрали, так и не вернули. Официально они не уволены, проходят проверку на лояльность, о результатах которой не имеют представления. Сказали, объявят, кого оставят, а кого уволят, после проверки всех. Меня одного сразу отправили в отставку. Я старик, мне пора на пенсию. А им до нее еще долго, если уволят, на что жить? Но все равно спрашивают сейчас у меня, что им делать, идти на митинг или нет. А что я посоветую? Наплевать на работу? Сказал, решайте сами, идти вам или нет, быть с народом или нет. Но сам я, сказал, пойду, потому что не могу допустить избиение народа.
– А я, значит,
